старой традиции значащих имен; отсюда Янгбиэр — Молодой Медведь). Представитель племени мескуаки, Янгбиэр родился в 1950 году, но уже с 1966 года постоянно публикуется в поэтических журналах и антологиях. Первый авторский сборник Янгбиэра «Зима саламандры» вышел в 1980 году.

Одно из программных стихотворений поэта, «Утренний голос Матери», звучит как эмоциональный гимн Земле, мифологической матери всего живого, и исполнено глубокого идейного смысла.

Предки Саймона Ортиса жили в течение многих лет в селении Акома, одном из старейших на юго-западе США. Ортис-поэт тесно связан с природой и людьми этого региона. В стихотворении «Смысл Дня Ветеранов», навеянном мемориальной датой, Ортис подчеркивает древность своего народа на земле Америки, который в своих преданиях способен припомнить даже ледниковый период и доисторический путь в Новый Свет из Азии. Ортис — активный журналист, уделяющий особое внимание социальному звучанию своих произведений. Ему принадлежат два больших поэтических сборника — «Выхожу за дождем» (1976) и «Доброе путешествие» (1977).

Важная примета индейской поэзии в том, что лучшие из ее представителей стремятся ставить основные, насущные вопросы бытия. Они знают, что их творчество — большая сила в общей борьбе человека за лучшую жизнь. В этом убеждают слова Джеральда Визенора: «Стихотворения нашего племени — это песни индивидуального освобождения. Вещие сны не забыты. Лесной голос народа по-прежнему слышен, колеблемый похоронным звоном по угасшим обещаниям о мире».

Настоящая подборка — первая публикация индейской поэзии на русском языке.

Дуэйн Ниатум

Скала Индейцев, остров Бэйнбридж, штат Вашингтон

К Мэри Рэндлетт

Когда ты сможешь коснуться отметин

На моем лице, оставь хижину

Терпения, и ты услышишь, как спокойны

Песок и кедр, тотем и невод,

Цветок и устрица,

Чайки, пронзающие волны,

Зеленые переходы лосося,

Время, испившее до капли сезон

Красногрудого дятла.

Когда ты сможешь застыть, словно журавль

В камышах, овладев дыханьем прибоя,

Тогда я заворожу тебя своей сказкой,

И ты услышишь перекличку весел,

Бряцание костей, болтовню масок,

Пляску твоих мертвых предков на берегу.

Когда ты продрогнешь в длинных стеблях дождя,

И гроза на рассвете

Заслонит твой путь к дому,

И ты повернешь машину в город,

Я допою песнь китобоя,

Я оставлю тебя качаться одинокой травинкой.

Уличный мальчишка

Я замираю возле окна, выходящего

На полынное поле —

Землю Калифорнии к северо-востоку от Сан-Франциско.

Прижавшись к горизонту, безмолвное солнце

Опаляет огнем преисподней мои тринадцать лет.

В прозрачном дыхании сумерек

Стрекочут цикады, заблудившись

В оконных стеклах. Но только пение

Жаворонка по ту сторону изгороди

Не пускает меня к другим мальчишкам,

К бесстрастным парням, поглощенным пинг-понгом

И картами до часа закрытия.

А когда это новое жилище оставляет в покое мою память

И мое прозвище Индеец Джо,

Которое дали мне братья,

Негры, чиканос, все те, кто вырастет

Исхудавшим, как это безлюдье,

Я иду от окна в темноту,

Навстречу своей душе, вьющей

гнездо на стене.

Элегия на смерть Вождя Сиэтла

(1786—1868)

«Белый человек никогда не останется одинок.

Пусть будет он справедлив и добр к моему народу,

Ибо мертвые не бессильны».

Печалью объят,

Ты стоишь на опушке редеющего леса,

Твое лицо выдублено солеными ветрами

Скалистых берегов пролива —

Там поросшие диким луком священные острова твоих отцов,

Ты славишь свою восьмидесятую луну, и меркнет свет ее.

Духи-покровители

Невозмутимы, словно волынщики в потоке белых людей

С восточного побережья,

Но ты услышишь зов смерти и шагнешь один

В костер черного солнца.

Караваны кораблей и крытых повозок

Сломали твои стрелы, разбили твой щит,

Заглушили орла в твоем сердце, и он онемел

Под взглядами глаз, ослепленных золотом Аляски.

И все же еще доносится эхо барабанов

Первых танцоров твоего племени, и те, кто остался,

Воскрешают свою землю пядь за пядью,

И беды твоего народа отступают перед каждой улыбкой,

Когда дремлет журавль

И тает тень камыша.

Рэй А. Янгбиэр

Утренний голос Матери

…и моей любви к земле вторят

затопленные деревья посреди коричневых

рек глубокой зимой

и леса, наполненные ожиданьем рождений,

я помню о каждом дне, когда

пробуждается время, приближая землю

к моей груди, и птицы заливаются пением

над моей крышей, возвещая деревьям

о солнце, я иду над ее головой,

вспоминая, как мне говорили,

что ни один нож не смеет коснуться

ее волос, по ее лицу

вьются тропинки, и шаги повторяют

друг друга: так угадываешь кого-то

родного, пока еще помнишь

безбрежность тепла в утреннем голосе

Матери, неутомимые руки ее

выстилают глубоким снегом долины,

где растут целебные травы, поверяя

тайны свои только птицам,

где туманы скрывают холмы,

где песни пропитаны дымом и дыханием жизни.

Осколок человеческой кости

осколок человеческой кости.

вот так

умирают на железнодорожных рельсах.

теперь я слышу,

что несется вослед

качающимся вагонам.

поезда и хмельное забвенье

знают, что такое

индеец, у которого ничего не осталось.

Джеральд Визенор

Хайку

* * *

Осенью на закате

Серые цапли шаги отмеряют,

Сменяя караул.

* * *

Вместе с луной

Приходят мысли о юном моем отце.

Ступает по облакам.

* * *

Под полной луной

Тень моя незнакомкой крадется.

Первый осенний мороз.

* * *

Лошадь в сугробах —

Паровоз взбирается в гору.

Не хватает дыхания.

* * *

Озеро день за днем