Ощущение кризиса и приближающегося краха пришло только в 1944 г., когда немцы начали довольствоваться двумя третями того, чем могли воспользоваться в 1938 г. — при катастрофическом ухудшении качества и очевидном предпочтении снабжения всеми видами продуктов прежде всего вермахта. Хотя карточки — из-за немецкой зависимости от продовольственного импорта и опасений продовольственного кризиса — ввели уже 27 августа 1939 г., нормы были сносные: простой пищи (хлеб, картофель, бобы) хватало, мяса выдавали 1 фунт на человека (460 г), масла — четверть фунта, маргарина — 100 г, сыра — 62,5 г; с 25 сентября карточки ввели на хлеб и яйца. Сами немцы считали, что масла по карточкам выдавали маловато, был даже анекдот: один немец спрашивает другого, видел ли тот, что в новой редакции энциклопедии Майера значится под словом «масло», и сам же отвечает — это то, что намазывали на хлеб во времена «системы» (Systemzeit — только так на нацистском жаргоне именовался период Веймарской республики).

Сначала имели место только частичные ухудшения; так, на Рождество 1939 г., чтобы немного повысить карточные нормы масла, в него стали добавлять маргарин, а нормы выдачи маргарина сократили. 4 сентября 1939 г. вместо всеобщего снижения зарплаты последовала всего лишь частичная задержка зарплаты, немного задержали и выплату всевозможных дополнительных льгот. Через два месяца все задержки и задолженности были ликвидированы, а от военных финансовых тягот остались лишь налоги на алкоголь, на сигареты, на театральные и железнодорожные билеты. Карточные продовольственные нормы не являлись снабженческой катастрофой, они соответствовали нормам снабжения гражданского населения Великобритании. В любом случае, снабжение продовольствием было гораздо более сносным, чем в Первую мировую войну: была создана система регулирования, помогавшая избежать существенных ограничений путем ввоза продуктов из оккупированных районов. Кроме того, к моменту начала войны рейх накопил запасы зерна в 6,5 млн. тонн. Занятым на тяжелой работе выдавали дополнительные продукты. Довольно сложная дифференциация в карточной системе имела целью создание видимости социальной справедливости. Что касается промтоваров, то с 1 ноября 1939 г. была введена так называемая «имперская карточка на одежду» (Reichskleiderkarte). Она подчас не обеспечивалась самыми элементарными вещами; так, притчей во языцех в военной Германии была обувь, которой катастрофически не хватало, особенно в начале войны. СД передавала, что если не принять соответствующих мер, вопрос с обувью грозит перерасти в политический.

1 января 1940 г. был введен 10-часовой рабочий день и возобновлена оплата за сверхурочную работу. Зима 1939–1940 гг., как и все военные зимы, была очень холодной, и хозяйственники не могли вовремя и в достаточном количестве снабжать население углем. Кризис с углем наблюдался и в промышленности. Этот кризис был связан не с добычей, но с сильным износом подвижного состава — только Рейнско-Вестфальский угольный синдикат из-за нехватки или неисправности вагонов не смог вывезти 1,2 млн. тонн угля. 6 ноября 1939 г. начались морозы, и до ранней весны продолжались жалобы немцев на нехватку угля. Из-за порядка распределения топлива у угольных лавок дело не раз доходило до потасовок с полицией. Информанты СД передавали со всех концов рейха, что в стране ощущается большой дефицит топлива — холода стоят уже долго. Из Ростока СД передавала, что местное население очень недовольно тем, что кинотеатры и концертные залы в изобилии снабжают углем, а в бедных кварталах угля не хватает. Нормы выдачи угля везде были низкими — 50 кг на семью в неделю.

Особенно плохи дела с углем — из-за отдаленности и трудностей доставки — были в Восточной Пруссии. Разумеется, там о воодушевлении и патриотическом подъеме не могло быть и речи, жизнь была погружена в серые и холодные будни.

Все проблемы и заботы, однако, отошли на второй план с приходом весны и началом активных военных действий — 9 апреля немецкие войска высадились в Норвегии. В обществе царило убеждение, что фюрер вновь выбрал самый правильный момент для атаки; активность Гитлера в Норвегии и Дании считалась оправданной. Однако вскоре вновь стали раздаваться жалобы на плохое питание и плохое снабжение, на высокие цены и плохое качество продукции — жизнь брала свое… В ноябре 1940 г. вместо 175,63 г масла выдали 137,4 г, а в качестве компенсации с 46,88 г до 51,47 г увеличили норму выдачи маргарина. Птица, дичь, рыба, овощи и фрукты практически исчезли с рынков, выдачи мяса по карточкам производились порой с недельным запозданием. Весь урожай яблок 1940 г. был конфискован, поэтому свежих фруктов немцы не увидели.

Снова, как и в период норвежской кампании, повседневные проблемы отошли на второй план с началом войны с Францией. СД передавала, что после начала французской кампании внимание немецкой общественности не привлекло ни назначение Черчилля премьер-министром, ни оккупация Исландии англичанами[31]. Гораздо больший эффект произвело (особенно в южных областях Германии) известие о мобилизации Швейцарии: южные немцы верили, что вскоре предстоит война со Швейцарией. Внимание немцев привлекло то, что голландская королева и двор бежали в Лондон; бегство мужа наследной голландской принцессы немца Бернгарда фон Липпе-Бистерфельда многие немцы восприняли как государственное преступление. СД передавала, что именно по причине замужества принцессы за немцем общественное мнение в Германии рассматривало Голландию как дружественную страну, которая вследствие козней двора переметнулась на сторону Запада. Напротив, поступок бельгийского короля вызвал у немцев всеобщее одобрение: его хвалили за то, что он разумным поведением (сдачей в плен) предотвратил ненужное кровопролитие; он вызывал симпатии немцев еще и тем, что не бежал за границу, а до конца вместе с армией оставался на фронте.

В середине июня 1940 г. два события находятся в центре внимания немецкой публики: вступление в войну Италии и победа под Нарвиком. Последнее известие вызвало больший резонанс, ибо по поводу вступления Италии в войну поговаривали, что все сделал вермахт, а итальянцы явились на готовенькое ради своих интересов в Средиземноморье. Их политику сравнивали с политикой Сталина, вступившего в Польшу 17 сентября, когда польская армия была уже разбита. Говорили, что Италия вовсе не нужна в качестве союзника, она будет только обузой. Гитлер опасался, что во время переговоров о перемирии Италия слишком многого потребует от Петена в Африке, и это подтолкнет французов к продолжению войны. Чтобы умерить аппетиты дуче, Гитлер 18 июня встретился с ним в Мюнхене и два часа уговаривал того отложить территориальные претензии до мирной конференции, которая завершит войну (Гитлер и немецкая общественность надеялись, что после подписания перемирия с Францией возможен будет и компромисс с Англией). Немецкое население с интересом наблюдало за встречей двух диктаторов в партийной метрополии, «столице движения» Мюнхене. В городе по этому поводу начался настоящий народный праздник. В то же время вне Мюнхена реакция немцев была сдержанной; приглашение Муссолини рассматривали как знак вежливости со стороны фюрера, итальянцев упрекали в слишком легком пути к дележу добычи.