Прыжок, взмах приклада — получи!

Съехал бедолага на землю, даже и не пукнул лишний раз.

— Смирно!

И ухожу прыжком налево.

Старшинский рык — это, знаете ли...

Инстинктивно в струнку вытягиваешься, по себе помню.

Обалдевшие мерзюки отпускают Гарипова — тот мешком падает на землю.

И оборачиваются на окрик.

А там — никого нет. Только кулём валяется у стены "пан сотник".

Все пленные у вас, ребятки, за спиною, то есть, по отношению ко мне слева и под выстрелы не попадают. Чечен — так и вовсе на земле лежит.

Ду-ду-ду-ду-дах!

Ещё гуляет по двору эхо от выстрелов, а мордовороты уже оседают на землю. Почти на одной линии стояли, пули навылет шли, оттого и стрелял я немного.

"МГ-34" машина жуткая и сама по себе, а уж в подобном случае...

Пленники удивленно лупают глазами, пытаясь вникнуть в суть происходящего. Потом — всё потом!

Кидаю чечену кинжал.

— Давай, в темпе, верёвки режь! Вооружайтесь, мать вашу!

— Ты кто? — удивленно спрашивает он. А кинжал ещё в воздухе поймал. И сразу за рукоятку — молоток!

— Старшина Красовский! Ещё глупые вопросы есть? Нет? Выполнять!!!

А сам присаживаюсь на корточки у сотника. Пистолетным стволом разжимаю ему зубы. Немилосердно бью его по щекам — очнись!

— Га?

А ещё разок?

— Эй! — не очень-то у него это получатся — с пистолетным-то стволом во рту...

И ещё раз...

— Ты кто?

— Старшина Красовский, двести восемьдесят шестая стрелковая дивизия, отдельная разведрота.

— Э-э-э... не знаю такой.

— Ну и что? А ты что за фрукт?

— Не знаешь? — в его глазах явственно видно удивление.

Бац!

— Ой! Гнатюк я! Сотник Гнатюк!

— Та ещё собака, — опираясь на палку, подходит сзади Филенко. — Людей живьём сжигал... личность известная. Тут вся его сотня, вчера только появились.

— Сколько их?

— Человек шестьдесят... Впрочем, — он смотрит на лежащих во дворе головорезов, — уже меньше.

— Добавить что-нибудь хочешь? — обращаюсь я к бритоголовому.

— А... а что? Вин сказал всё...

— То есть, как язык, ты интереса не представляешь...

Кровью из разнесённого затылка забрызгало изрядный кусок стены — парабеллум не подвёл.

Встаю, и обтерев ствол, убираю пистолет в кобуру.

— Вооружились?

— Так точно! — в один голос отвечают парни.

— Вопросы есть?

— Старшина... — это Руслан.

— ??! — на моём лице написано удивление.

— Товарищ старшина!

— Другое дело! Что за вопрос?

— Вот... — он протягивает мне кинжал. Как и положено — рукояткой ко мне. — Откуда он у вас?!

— Товарищ подарил. Между прочим — тоже Гарипов! И тоже — Руслан!

— А-а-а... как давно?

— Да... — чешу я в затылке. — Не так, чтобы и очень... хотя, это как посмотреть...

Ну, да. Парни все восьмидесятых годов рождения, на вид им лет под тридцать — это ж какой нынче год будет? А по сравнению с сорок третьим... изрядный срок получается.

— Это прапрадеда Махмуда кинжал, там наш родовой знак есть!

— Ну и хорошо! Тот Руслан, между прочим, знатный боец был!

— Так он и сейчас ещё крепок.

Оф-ф-фигеть — не встать! Так это внук Гарипова? То-то я и смотрю — похож! Однако...

— Охримчук! У тебя дед воевал?

— Под Питером, до сорок четвертого. Потом комиссовали его по ранению. Семь лет, как помер уже.

Так.

Что спрашивать у Филенко — не знаю. Да и опасаюсь, откровенно говоря. И так уже какая-то мистика происходит.

— Слушай мою команду!

Ребята подтягиваются.

— Охримчук — на тебе раненый! Тащишь, пока можешь, потом сменим. Гарипов — на тебе тыл...

— С тобой пойду, командир!

А ведь и пойдёт. По всему видать, толк из парня будет.

— Ладно, берёшь левый фланг. Дорогу знаешь?

— Знаю!

— Уходите... — подаёт голос Филенко. — Я иду медленно, обузой стану для всех. Автомат есть, гранат наберу... Задержу их тут всех.

Вот же ж мать твою! Сызнова история повторяется? Тот Филенко остался, уж и не знаю кто он этому — родня или однофамилец, теперь и этот туда же? И опять оглядываться назад, считая выстрелы? Авотфиг! С нами пойдёт — и баста!

Топот ног, хриплые выкрики — на выстрелы бегут сослуживцы (подельники?) "сотника". Камеру, поди, несут? Сейчас мы вам тут устроим съемки!

— Отставить! Занимаем оборону! Гарипов — левый фланг!

— Есть командир!

— Филенко — тыл!

— Есть!

— Охримчук — правый!

— Есть!

— Мой центр! Без команды не стрелять! Подпускаем ближе — и работаем гранатами. Потом — огонь на добивание. Чтобы никто не ушел!

— Не уйдут, — недобро усмехается Охримчук, вытаскивая из разгрузки гранаты. — Все тут лягут...

Отчего-то и я в этом не сомневаюсь.

Поудобнее устраиваюсь в проломе стены — отсюда хорошо видна большая часть улицы и бегущие по ней головорезы. Разномастно одетые, но неплохо вооружённые. А этот вид построения я знаю! Страйкболисты называют его — "боевое пятно". Столпившись посередине улицы, толпа ощетинилась стволами во все стороны, даже и вверх кто-то глядит — ПВО? Супер... и как вы собираетесь из глубины строя стрелять? Внешне страшно, но и только. А "МГ" всё это построение фиолетово — он троих солдат навылет прошивает.

Так вот, значит, какие они — сегодняшние нацисты!

В тот раз они выглядели по-другому и говорили на чужом языке. И они вторглись из другой страны.

Эти — выросли здесь, среди нас.

Сейчас мы и они хорошо друг друга понимаем. В смысле — язык понимаем, их-то идеология нам чужда, как и идеология их учителей. Ничего... у меня под рукой хороший инструмент убеждения и перевоспитания.

Для ваших предшественников его хватало — хватит и вам.

А мои фланги и тыл защищают сейчас внуки тех, кто воевал рядом в сорок третьем. Они — со мною, а не среди вас. Значит — наше дело правое.