Водруженная на сейф мумия скособочилась и медленно клонилась к столу.

– Приятного аппетита! – принялся налаживать контакт Уар.

– Чего вам? – напряглись милиционеры, не верящие в добрые намерения граждан.

– Нам бы мумию забрать.

– Чего это?

– Так наша она. В поезде забыли.

– Ага, вы ее забыли, а она слонялась по вагонам и втирала пассажирам, что сама она не местная. Будто по ней не видно…

– Это – не она, а он, – вдруг сказал Бобрище. – Кобель. То есть мальчик.

Дежурный наряд повернул головы к мумии и тщательно обследовал взглядом область гипотетических признаков пола.

– Так бинтовали же на совесть, – пояснил Бобрище.

Стражи порядка сочувственно покачали головами.

– Дрессированный, что ли? Побираетесь?

– Господь с вами! Киношники мы, – нашелся Уар. – С киностудии «Нетрадисьон-филм». Отдайте, пожалуйста, реквизит. У нас… э-э-э… съемочный процесс стоит.

– Ну ты скажи! – развеселились милиционеры. – И у этих стоит. У всех что-нибудь стоит, а мумия дрессированная – одна.

Стало понятно, что объект можно изъять за деньги.

– А что значит – дрессированная? – вдруг обеспокоенно поинтересовался Уар.

– А то и значит, что говорящая. Только по-украински размовляет.

– И что же, она, то есть он, говорит?

– Да много чего. На жизнь в основном жалуется. Ну и прикидывается сиротой тернопольской, как водится: «Раскопа-а-али, припё-о-орли… без денег, без курева…» Хохлы при ней тоже ваши? А то мы их в черные копатели определили. Статья такая имеется.

– Не-не! Хохлы не наши. Хохлы теперь нэзалэжные. Мы просто в поезде реквизит забыли. А уж кто нашел, не знаем – не ведаем…

Клонящаяся на правый бок мумия наконец завершила траекторию, согласно законам физики, на полу у письменного стола, ногой смахнув с него стакан.

– Ёшкин кот! – высказался один из милиционеров.

Неожиданно «мумия-мальчик» поднялся, достал из тумбы припрятанный милиционерами шкалик, и, открутив крышку, плеснул водку в подобранный с полу стакан. Махнул одним глотком.

– Мальчик, говорите? – усомнились милиционеры. – А водку жрет по-взрослому…

– Издержки переходного возраста, – пояснил Уар.

Мумия поскреб ушибленный бок, с которого тотчас осыпался налипший мусор, и, прихватив свою торбу, пошел к выходу.

– Эй! Гражданин! А документики? А протокол задержания? – опомнились милиционеры, но удовлетворились стодолларовой купюрой, сунутой им Уаром, и пошли к грубо сваренному металлическому ларьку с надписью «Foreing exchange» – менять на две по пятьдесят.

Нежно завернув мумию в прихваченное покрывало, Бобрище аккуратно устроил реквизит в багажник своего Porsche.

Секретный диверсант лондонских – простой сквайр и выдающийся полководец Оливер Кромвель, приобщенный своим тестем-меховщиком доподлинно, высадился из аэропортовского автобуса, доставлявшего пассажиров от лайнера к залу прибытия. Получив свой нехитрый багаж с мушкетом и мешочком пудры жемчужного пороха, со сменой белья и бутылками питьевой воды, взятой по причине известной скверной экологии Москвы, сквайр был тут же сметен толпами потных «челноков» со стамбульского и пекинского рейсов, вернувшихся из очередного шоп-тура с чудовищной поклажей. Сметен и затоптан. Дальнейшее пребывание сего достойного джентльмена в Москве ограничилось на долгие месяцы клиникой им. Склифосовского. Доктора, исследовавшие организм пострадавшего сквайра, который, надо вам напомнить, после смерти был извлечен из могилы, повешен, а затем и четвертован за измену трону, пребывали в большом недоумении и, как могли, затягивали выписку, собирая удивительный материал для своих диссертаций. Лондонские были в ярости и немедленно приступили к реализации резервного плана.

Каких только миссионеров ни повидала в те годы Москва: адвентисты Седьмого дня, Свидетели Иеговы и прочая и прочая братия стучалась в двери частных квартир и проповедовала в ветшающих залах кинотеатров. Московская изголодавшаяся, разуверившаяся плоть слушала всех подряд.

Поскольку дело представлялось неотложным, лондонские снарядили в Москву святого Патрика, пристроив его к группе чернокожих американских миссионерок, передающих благие вести посредством спиричуэлс – духовных песнопений, представляющих собой джазовые и блюзовые композиции. Патрику потребовался грим, в результате чего его лик абсолютно слился с сутаной. Ничего предосудительного в этом преображении Патрик не находил, поскольку по молодости приобщил ненароком к истинной вере Нигерию, обретя нечаянный статус ее покровителя наряду с Ирландией. Святой рассчитывал, что по прибытии ему удастся потихоньку отстать от совершенно ненужной ему в дальнейшем компании, но первую псалмодию истовые и усердные попутчицы завели прямо в аэропорту, собрав вокруг себя плотную толпу любопытствующих пассажиров с отложенных рейсов. Патрик не любил джаз даже слушать, а не то что исполнять. Да и к соответствующим телодвижениям его стати не были приспособлены. Он, не отрываясь, следил за вихляющими бедрами и подрагивающими ягодицами проповедниц и пытался вписаться в алгоритм, не впав при этом в грех мысленного прелюбодеяния.

Взяв добровольное шефство над волонтером, афроамериканские проповедницы заботливо следили, чтобы он не потерялся в Москве: стучали в дверь туалета, если он подолгу не выходил, ждали у сувенирных киосков, опекали в гостинице, где Патрику приходилось особенно туго. Во-первых, в гостиницах начисто отсутствовали заглушки для раковин, а во-вторых, легкий нрав миссионерок подвергал его еженощному искусу. Чтобы не вводить святого в грех, миссионерки взяли ответственность на себя, и после продолжительных оргий танцы под псалмодии стали выходить у Патрика значительно лучше. Однажды, будучи приглашенным в составе миссии на офисную пьянку свежевылупившейся московской бизнес-элиты, принявшей проповедниц за гастролирующую американскую музыкальную группу, Патрик увидел на пальце хозяйки приема увесистый бриллиант и вспомнил наконец о возложенной на него миссии: за чем, собственно, он приехал в Москву.

С трудом ускользнув от миссионерок, отбившись по дороге от цыган, скинхедов и таксистов при полном попустительстве и невмешательстве милиции, святой Патрик, изрядно обобранный и с пробитой в трех местах черепной коробкой, криво заклеенной теперь скотчем, добрался до Красной площади вконец вымотанным. Заслуженный и результативный миссионер, в совершенстве владевший техникой нейролингвистического программирования, вплоть до гипноза, поздней ночью подошел к караулу у мавзолея. Но оказалось, что караул по-английски не понимает. И тогда святой Патрик поднял правую руку и, покачивая ею из стороны в сторону, как метроном, стал внушать солдатам:

«Помаши маме ручкой, помаши маме ручкой…»