…А делать нам с Энн что-то надо было. Ведь для того, чтобы высушить ее мокрое платье, это платье нужно было снять.

Мы смотрели в глаза друг другу, понимая, что подошли в незримой черте, главной чертой которой было то, что она была именно зримой; и я придумал выход:

— Давай, — сказал я, — предположим, что я хочу написать с тебя картину.

Энн промолчала недолго и перешла нашу черту словами:

— Уговорили…

— Значит, я еще могу уговорить умную женщину раздеться.

— А может, именно та женщина умная, которую мужчина может раздеться уговорить.

Только…

— Что — только? — По жизни я знал, что настоящие проблемы возникают именно тогда, когда кажется, что все проблемы уже решены.

— Только… На мне нет трусиков.

— Пусть это будет самая большая проблема в наших отношениях, девочка.

Обещаю не смотреть на тебя, — взял я на себя маловыполнимое обязательство.

Должен же я был в этой ситуации хоть что-то взять на себя.

Энн в ответ пошептала что-то вроде: «Сомневаюсь», — и будь я позанудливей, наверняка проскрипел бы: «Ну и молодежь пошла. Не верят даже тогда, когда их обманывают…»

Но так как мое занудство взяло отгул, я сказал:

— С другой стороны, мы ведь собрались писать картину. И если в обычной ситуации мужчина смотрит на женщину: глаза, ноги, грудь — то на картине, изображающей обнаженную женщину, смотрят прежде всего на нежное гнездышко.

Словно проверяя: не забыл ли художник изобразить главное.

Ну, так не скрывай его, а хвастайся им.

— Нежное гнездышко? Как вы это красиво назвали.

Некоторые телевизоры говорят просто: «Бип».

— Да.

Но когда я слышу «бип» по телевизору, я начинаю думать, что у нас «бипанутая» жизнь.

Если у женщины ноги растут из головы, она прекрасно знает, почему ее ноги начинаются оттуда, откуда они начинаются.

— А вы правда хотите написать с меня картину?

— Правда.

— А это будет фантастическая картина?

— Это будет не фантастика, а мечта.

— А чем мечта отличается от фантастики?

— Фантастика строится на выдуманном, а мечта на обдуманном.

— Не поняла, — честно призналась Энн, успокоив меня тем, что продемонстрировала то, что она была из тех людей, которым понятно не все.

Из людей, которых я считаю умными.

— Фантастика предполагает, что невозможное может быть возможным.

Мечта показывает, что непонятное может стать понятным.

— А в этой картине будет сюжет?

— Сюжетные картины пишут художники, описывающие то, что уже произошло. То есть в определенном смысле — вчерашний день.

Мы с тобой создадим картину о завтрашнем дне.

— Как интересно, — хлопнула она в ладошки, как женщина.

«Как сложно», — подумал я, как мужчина.

Мы обменялись всего несколькими фразами, но за это время Энн сняла платье и протянула его мне.

Как и обещал, я не затормозил, уставившись на нее, но все равно не мог не увидеть того, что без платья девушка была так прекрасна, как может быть прекрасна девушка без платья — хотя разглядывать ее я постеснялся и отвел глаза.

Но отметил, что она была стройной, и диета не проступала через ее кожу.

Потом я развесил ее одежду на кухне и, включив газ и прикрыв на кухню дверь, вошел в комнату.

И тогда она порадовала меня современным, молодежным словотворчеством:

— Ладно… Киньте на меня глаза…

— …Вас любило много женщин? — спросила Энн.

Когда я вернулся в комнату, она уже сидела на кровати, поджав под себя ноги и перекрестив руки с ладошками на плечах.

— Не знаю, — ответил я.

— Почему?

— Потому что я не знаю, что значит «много» в твоем вопросе.

— Вам было с ними сложно? — Возможно, она действительно хотела что-то понять во мне. А может, просто оттягивала момент ответа на главный вопрос.

— Нет, — вновь ответил я; и так уж выходило, что моими первыми ответами на вопросы девушки, сидевшей на моей кровати, были: «Не знаю» и «Нет».

— Почему?

— Потому что любимым мужчиной быть легко.

— А им было сложно с вами?

— Думаю — нет.

— Почему?

— Потому, наверное, что быть любимой женщиной еще проще.

— Вы — явно не женоненавистник.

— Да.

Я люблю даже неприятности, которые мне приносят женщины.

А радости — делают меня счастливым разнообразно.

— А я никогда не знаю: права я или нет, — девушка перешла с одной темы на другую; и мне пришлось сделать то же самое:

— Девочка, действуй сейчас, а права ты или нет — узнаешь потом…

…Я не знал, куда приведут меня действия этой девушки — действия, превращающиеся в поступки; еще меньше я знал то — куда приведут меня ее слова, превращающиеся в рассказы.

Но самое главное, чего я не знал — это то, какой важной окажется для меня встреча с ней.

Потому что самое важное — это встречать людей, перед которыми хочется стать лучше, чем ты есть на самом деле…

…Самый простой способ не делать глупостей — делать что-нибудь иное.

Но что делать в той ситуации, в которой мы с Энн оказались, в ситуации, в которой у нас было всего два пути — остановиться на том, что есть, или идти дальше, я не знал.

Для того чтобы стать близкими друг другу людьми, мы слишком мало побыли друг другу дальними.

Для того чтобы остаться друг для друга дальними, мы слишком близко подошли друг к другу.

Эта ситуация точно была новой и для старого меня, и, наверное, для молодой Энн.

Мы не пользовались обстоятельствами, и обстоятельства, воспользовавшись этим, пользовались нами так, как им хотелось.

В ситуации, в которой для меня не было ни входа, ни выхода, для Энн ход событий был очевиден.

Она была из того поколения, что сумело создать мораль, которая не обременяла людей собой.

И они научились становиться ангелами там, где мы по привычке продолжали искать козни дьявола.

Мы перешли на ты — хотя, возможно, мы и могли бы перейти куда-нибудь еще.

Но то, что произошло — произошло.

— Поцелуй меня, — прошептала Энн.