Она все сидит. Посмотрите на нее. Не красавица; полюбить ее нелегко. Ей страшно, конечно, однако страх не всепожирающ. Она размышляет, ищет правдоподобное объяснение. Откуда в трюме заколка? Как заколка ухитрилась схорониться в затопленных легких яхты? В голову приходит лишь один ответ: сама дура, зря воображала, будто можно уйти куда подальше от чего бы то ни было. Это же один из законов побега, нет? Никогда не забывай: то, от чего бежишь, может подстерегать тебя впереди.

Такие, как ты, кончают плохо, сказал ей Хендерсон той ночью в отеле, комом туалетной бумаги зажимая разбитый висок. Что познаю́т люди в такие минуты? Что видят? Видят что-то? И Мод вспоминает, как он говорил другое, не тогда, а на ее первом собеседовании в «Феннимане», два слова – наверное, речь шла о ее работе с профессором Кимбер в Бристоле. Путь раны.

Путь раны.

Она вздыхает – вздыхает, как старуха, которая в кромешной ночи взялась искать невесть что и не помнит, как оно называется, и никогда не вспомнит. Затем сбрасывает груду вещей с банки на пайол и ложится в чем была, прижимая к груди заколку, и не разжимает стиснутый кулак даже во сне.

Пробка, затычка – держится. Странно, что столь простая штука – столь ничтожная! – так прекрасно помогает, и однако же.

Яхта идет в полветра, на шести узлах, судя по GPS, порой на семи. В темноте Мод ложится на курс 40 градусов западнее – тем же курсом, но на север добралась бы до побережья Гренландии. А если на юг, сойдет на берег в нескольких сотнях миль от устья Амазонки.

На двадцать девятую ночь небо прямо по курсу занавешено зарницами. До них многие мили, но Мод прячет ручной GPS в духовку – на случай, если яхта словит молнию. От удара молнии на лодке может отрубиться вся электрика, но духовка должна сработать как клетка Фарадея[39]. От удара молнии на лодке могут полететь и килевые болты. Тут уж ничего не поделаешь.

Плеск и напор воды, шорох парусов, неустанная, исподволь, подстройка яхты, жесты Мод, дыхание Мод, мысли Мод, голос этих мыслей.

Ветер свежеет; Мод зарифляет грот. Лодка летит – сто двадцать, сто тридцать миль в день.

В окулярах бинокля к востоку движется судно. Поначалу не разглядишь, что за судно. За ним два поменьше. Узкие, призрачные, шустрые. Крупный корабль, понимает она, – авианосец. Вскоре исчезают, и море вновь пустеет. Полнейшая пустота.

Вправленный палец очень чувствителен. Мод, кажется, только и делает, что бьется им обо все подряд – стряпая, стирая, крутя лебедку, сворачивая трос, поправляя автопилот. Она расщепляет деревянную линейку, накладывает лубок, приматывает изолентой – это занятие отнимает пол-утра. Сигареты она теперь сворачивает иначе (скатывает на штурманском столике и лижет, наклонясь).

Когда боль мучительна или не дает уснуть, Мод режет напополам таблетку феннидина, запивает чаем или водой. Иногда глотком рома.

Погода – не разбери-поймешь. НАВТЕКС не ловит; длинноволновое радио не передает прогнозов по Центральной Атлантике. Если кто встретится, можно запросить погоду по УКВ, но, помимо авианосца с сопровождением, никто не попадается почти неделю. Мод не помешали бы ОМ-радио или спутниковый телефон, однако есть барометр, атлас облаков, глаза. Она говорит себе, что прежде люди справлялись – и она справится. Иногда напоминает себе, что люди пересекали Атлантику в беспалубных лодках на веслах.

Обходя палубу в глухой ночи, она хватается за ванту по правому борту и смотрит в вышину, на облако, что скользом переползает мутную луну. Наутро заряжает косая морось, легкая, но неослабная. Поначалу Мод радуется, стоит под дождем с непокрытой головой, вымывает соль из волос. Затем мрачнеет, не находит себе места. Морось сыплется весь день, терпеливо и неотступно. Ночью Мод просыпается от стука на палубе и выходит с фонариком. Сразу чует, как посвежел ветер. Он пробирается под надувной тузик на баке, подбрасывает его и роняет. Сорок минут она перенайтовливает тузик. Справилась бы и за двадцать, но работает одной рукой и зубами. Лишь закончив, соображает, что не надела страховочную обвязку, не пристегнулась.

В кают-компании кухонным полотенцем насухо вытирает лицо. Барометр упал на одно деление, и Мод решает навести порядок, разложить вещи по местам, запереть рундуки, прибраться на камбузе. Вместо этого садится и прочитывает две страницы «Дхаммапады», видит пометку на полях – видимо, Фантэм оставил – и несколько минут раздумывает, написано там «доктринер» или «доктор на 9». Потом откладывает книгу и идет делать то, что надлежало сделать раньше. Убирает стаксель примерно до одной пятой, берет два рифа на гроте, жесты четки, точны, механистичны, затем слезает по сходному трапу, блестя влагой и на каждом шагу покряхтывая от натуги. Поднимает лючок в пайоле, осматривает пробку, закрывает лючок, озирается в поисках табака, и тут яхта совершает прыжок, а Мод летит спиной вперед, комически шмякается между столом и левой банкой. Не пострадала; синяки, пожалуй, есть, травм нет. Она снимает сапоги, вешает куртку капать водой в гальюне, забирается в «гроб» и через несколько секунд засыпает.

Час море раскачивает ее и не может добудиться. Когда Мод все же просыпается, свет в кают-компании сер. Мимо иллюминаторов по левому борту катят белые барашки и темная вода. Из «гроба» видно, что́ на анемометре. Тридцать узлов, порывы до тридцати пяти. Мод встает и галсами направляется к барометру. Давление упало до тысячи миллибар. Она стучит по барометру, с силой, но ничего не меняется. Она надевает комбинезон, куртку, сапоги, обвязку и выбирается в кокпит. Рассветное солнце не зашторено, но на севере стена туч, что словно растет прямо из моря, – бурая, лиловая, у основания сияет влажной чернотой.

Согласно статистике, так быть не должно. В сентябре, в разгар штормового сезона, – допустим; но не в июне же.

Волны короче, круче. Гораздо круче. На гребне распахивается вид на много миль; у подошвы яхту обступает вода. Надо принять решение, но Мод час тянет время, сидит в кают-компании, курит и грызет печенье, а затем вылезает на палубу и видит, что левый борт заливает, вода течет расплавленным стеклом, и тогда Мод решает убегать, идти на юг, пусть море будет за спиной – и море, и ветер, и все, что этот ветер несет.

Она отключает автопилот и встает к румпелю. Ложится на курс 110. Опасается, что яхта развернется через фордевинд, но гика-шкот закреплен прочно – деваться гику толком некуда. Стаксель полощет в тени грота. Ну и пусть.

Теперь она убегает, и идти легче. Килевая качка, а не рысканье, вода ныряет под корму, придает яхте ускорение и пускает ее скользить к подошве волны. Мод стоит у румпеля час, затем вновь подключает «Гидровейн» и двадцать минут подстраивает угол крыла, прежде чем решается довериться автопилоту. Спускается в кают-компанию. Оставив позади ветер, оставив грохот, на напружиненных ногах застывает над штурманским столиком, смотрит на карту, на GPS, закрывает глаза, несколько секунд спит и просыпается от шума воды, бьющей в вентиляционные прорези брандерщита.