— Ничего, — сказал Ууламетс, показывая жестом, чтобы Петр закрывал дверь, а сам уже начал спускаться вниз по настилу. Когда он спустился к самому его основанию, то спросил: — Ты видишь что-нибудь? Или, может быть, ты что-нибудь чувствуешь?

Петр завязал поверх кафтана пояс с прикрепленным к нему мечом и показал рукой на стоящий прямо перед ними лес.

— Думаю, что нам в эту сторону, — сказал он. И, хотя его зубы постукивали, он уверенно двинулся через двор впереди всех, толкнул рукой ворота, не переставая бормотать себе под нос: видимо выражая недовольство холодом, темнотой и окружающими его дураками. Он повел их прямо в сторону реки.

Саша осторожно поворачивал голову в разные стороны, чтобы воспользоваться боковым зрением и оглядеть окружавший их лес, но нигде не увидел никаких призраков. Он догнал Петра почти у самого причала, едва ли не бегом спустившись по склону к реке, и, ухватив того за руку, зашептал:

— Она, на самом деле, сказала это? Насчет старика? А, Петр? Ты сейчас видишь ее?

— Старик захотел прогуляться, — сказал вполголоса Петр, — вот все, что мы имеем. Он старался быть как можно спокойней, чтобы не дрожать, хотя эта ночь из всех, проведенных ими в лесу, была самой теплой. — И я должен сказать, что это чертовски глупая затея, парень.

— Она говорила это? Насчет того, кому следует верить?

Ууламетс тоже преодолел почти весь склон, и теперь было слышно, как он приближался, ругая и Петра, и Сашу за такой головокружительный, на его взгляд, спуск, при котором можно было сломать себе шею. Поэтому времени для долгих объяснений у них не было.

— А что ты сам думаешь на этот счет? — спросил мальчика Петр. — Ты сам-то веришь ему? — Его зубы негромко постукивали. — Черт бы побрал этот леденящий ветер.

— Да нет здесь никакого ветра, — зашептал Саша. Он почувствовал, что рука Петра была холодной и влажной. Он еще крепче сжал ее, когда Ууламетс наконец подошел к ним. Сейчас его не покидало самое сильное за последние дни ощущение, что ему следовало бы проявлять побольше недоверия к Ууламетсу, и в то же время не следовало бы и обнадеживать Петра возможностью быстрого побега, потому что Петр все еще находился в плену очень простых представлений о происходящем, а все, что пока могли сделать сашины предостережения, так это привести Петра ночью вот в это самое место.

Но Петр уверенно двинулся в сторону леса, стараясь идти вдоль берега реки, почти в том самом направлении, в котором они преследовали призрак в первую ночь.

— Он действительно знает, где она может быть? — спросил Ууламетс, хватая Сашу за руку.

— По крайней мере, он так говорит, — сказал тот, переводя дыханье, и не только, чтобы было легче соврать: он глубоко дышал после того как ему, на самом деле, пришлось броситься вдогонку за Петром, который шел теперь еще быстрее, в надежде, что будет чувствовать себя более в безопасности в лесной чаще, чем на берегу реки, в камышах и мелкой заводи, которую им еще предстояло перейти. Саша изо всех сил старался догнать его, а Ууламетс не отставал от него, держась все время сзади на близком расстоянии, предупреждая каждый его шаг, останавливаясь и прислушиваясь к окружающему.

Петр тем временем уже выбрался на сухую землю и неожиданно исчез среди деревьев, поглощенный темнотой.

— Петр! — закричал Саша, сунул мешок старику, а сам бросился догонять Петра с неотступным ощущением жуткой боязни потерять его. Он слышал, как старый Ууламетс тащился где-то сзади, чертыхаясь на каждом шагу и уговаривая Сашу хоть на минуту остановиться, но тот не обращал на это никакого внимания. Он едва-едва мог различать бледное пятно кафтана, мелькавшее у самого подножья заросшего лесом холма. Тогда Саша сцепил свои руки, выставил их прямо перед своим лицом и, действуя ими, как тараном, бросился сквозь густую стену колючих ветвей боярышника прямо к холму. — Петр, подожди, я иду к тебе!

Петр, казалось, и не слышал его. Складывалось впечатление, что он двигался вперед, словно человек, хорошо знающий каждый куст в окружающем его лесу, чего про Петра сказать никак было нельзя. Он аккуратно обходил чащобы и ни разу не оказался в тупике. Следуя за ним в одиночестве, Саша предположил, что у Петра явно был проводник, который слишком хорошо знал и лес, и землю, и теперь старался держаться как можно ближе к Петру, чтобы видеть, в каком именно направлении тот шел. Если же он успевал за ним и ошибался, то тогда просто шел кратчайшим путем прямо через кусты, обдирая руки и лицо, цепляясь за сучки кафтаном, но отчаянно продирался вперед.

Он страстно желал в этот момент, чтобы Петр сбавил шаг и прислушался к голосу разума, чтобы русалка оставила Петра в покое и чтобы ему самому повезло, и чтобы он не потерял Петра из вида, и чтобы старик Ууламетс не отстал от него, нашел его след, его самого, а, значит, и Петра. Но обыкновенное чувство реальности подсказывало ему, что он выпускал слишком много желаний для одного раза, так что все они могут оказаться взаимоисключающими, или вообще может произойти нечто ужасное. Но именно сейчас он был так напуган, что не мог с достаточной ясностью обдумать все это. В случае сомнений, как советовал ему учитель Ууламетс, он должен ограничиваться только пожеланиями добра, и Саша старался изо всех сил именно так и делать, продирался сквозь густые заросли. Наконец он увидел Петра, который теперь был на гребне холма и уже собирался предпринять головокружительный спуск в лощину. Тогда он с отчаянными усилиями начал прокладывать себе путь наверх, хватаясь руками за торчащие из земли корни и опускающиеся вниз ветки, и с перепачканными и ободранными руками все-таки успел вовремя подняться наверх.

— Петр! — закричал он. — Я с тобой! Ради Бога, подожди меня!

А Петр уже спускался вниз, по другую сторону гребня, устремляясь к реке. Саша продолжал идти, теперь уже вниз по склону, не обращая внимания на боль и усталость, скользя по сгнившим листьям вдоль ручья, сбегающего вниз.

Что-то настораживающее было во всем, что его окружало. Саша почувствовал это прежде, чем смог осознать, что именно показалось ему странным в том месте, к которому направлялся Петр: между деревьями виднелось открытое пространство, среди которого возвышался небольшой холм, поросший травой и мхом. Во всяком случае, так показалось мальчику при слабом ночном освещении. Сухая трава постоянно путалась под ногами, образуя как бы невидимую границу, к которой теперь приблизился Петр, увлекаемый каким-то, только ему видимым миражем. Это виденье было скрыто от Саши, и ему лишь оставалось убеждать себя в том, что если этом месте пролегала граница между жизнью и смертью, то здесь наверняка должна быть подстерегающая их угроза. Он побежал вслед за Петром, перепрыгивая через камни, и теперь был от него уже на расстоянии вытянутой руки. Не делая никакой попытки задуматься над происходящим, он бросился ему на спину и повалил его на землю: это был единственный способ остановить, спасти его. Он знал, что в следующий момент он окажется на спине, а Петр обязательно будет сверху. Оба тяжело дышали, хватая ртом воздух, а Петр уже упирался руками в его плечи.