Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дай бог, конечно. Хотя, честно говоря, я не особо верю этому депутату. Небось просто поговорит с судьей, скажет – вот хороший человек, выпустите его, я за него ручаюсь. А никаких денег ей не даст. Не верю я ему! Это такой хапуга!
– Да я тоже не очень верю. Но другого выхода нет.
– Что у нас по остальным?
– Совет безопасности отказался, сказал, что дело заказное.
– Да я знаю, что заказное. Я даже знаю, кто кого заказал. Точнее, заказали-то меня, это ясно. И знаю, за что – в отместку за то, что я с крупной электростанции в одной области выгнал «крышу» кавказскую… Вот меня и заказали. Небось большие бабки скинули в Генеральную прокуратуру, чтобы я тут сидел. Но доказательств у них никаких нет, Наташа!
– Так может быть, тебя все же выпустят?
– Не знаю… Тут такие опера, найдут все, что нужно. Они хвастались, что, если надо, раскопают даже эпизод, что ты кусок мела украл, когда в школе учился.
– Да, может, просто выдумывают!
– Как ты в Питер съездила?
– Да все в порядке.
– Наташка, я так по тебе соскучился! Фотки твои посмотрел, так у меня после этого всю ночь стоял! Все вспоминал наши с тобой любовные сцены…
– Ты там смотри, муженек, особо не шали! – хихикнула Наташа.
– Даст бог, скоро увидимся. Послушай, я вот что еще хочу сказать. Если не получится меня сегодня освободить, так ты возьми с собой бабки, ментам в конвое дай, чтобы они нам свиданку устроили. Понимаешь? И брюки не надевай, пожалуйста.
– Почему? – не поняла Наташа.
– А ты подумай! Я так по тебе соскучился!
– Может быть, мне и трусики не надевать?
– Нет, их снять не проблема. Главное, понастойчивее с ментами будь. От тебя все зависит, ты у меня теперь казначей.
– Во сколько суд назначен?
– Часа в четыре. Это значит, что меня полдня будут в автозаке возить. Ладно, на суде увидимся!
– Не факт, что судья разрешит…
– Ты с ментами не забудь договориться, очень тебя прошу!
– Да я сама соскучилась, – проговорила Наташа.
– Все, до встречи!
Закончив прогулку, Курдюмов вернулся в камеру.
Вскоре в камере появились сотрудники следственного изолятора и, обыскав его, повели на транспортировку в суд. Там его поместили в специальную камеру, так называемую «сборку», где собирали всех арестованных в суд, у кого подошел срок изменения меры пресечения. Ребята в основном были от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Но Коли ВДВ среди них не было. «Конечно, – подумал Курдюмов, – его, скорее всего, отдельно возят. Ну ничего, я с Серегой поговорю, чтобы он устроил мне с ним свиданку».
Затем была погрузка в автозак. Это специальный фургон для перевозки арестованных, без окон. Только на крыше чуть приоткрывается люк. В некоторых автозаках есть разделения на несколько клеток, чтобы заключенные не общались друг с другом, но есть и общие камеры. Обычно в такую камеру заталкивают много людей.
Так и получилось на сей раз. В автозак запихнули человек двадцать. Курдюмов стоял. В другом отсеке сидели конвойные.
Ехали молча, никто ни с кем не заговаривал. Только время от времени какие-то пацаны обсуждали новости с воли.
Курдюмов стоял молча. Наконец автозак остановился у одного из судов. Конвоир открыл дверь и выкрикнул несколько фамилий, в том числе и фамилию Станислава.
Курдюмов медленно вылез из фургона.
– Выходим быстро! – прикрикнул конвоир.
Станислав увидел, что кроме конвоиров, одетых в спецназовскую форму черного цвета, были еще и милиционеры, работники народного суда, которые сопровождали доставленных. Все они были одеты в милицейскую форму.
Станислав в наручниках прошел по коридору в караульное помещение, где находились все содержащиеся под следствием. Там он был помещен в небольшую камеру, так называемый «стакан», который был рассчитан на одного человека и представлял собой пенал с одной дверью и откидной скамеечкой, где можно только сесть, поджав коленки. Все было сделано для того, чтобы человек особо не расслаблялся. В этом «стакане» не было ни электрической лампочки, ни окна. Просто сиди в темноте, и все.
Так Станислав провел часа два-три. Время от времени он стучал в дверь и кричал:
– Караул! Открывайте, в туалет хочу!
Пару раз его водили в туалет. Всматриваясь в лица милиционеров, Станислав пытался понять, с кем ему можно законтачить. Наконец, выбрав момент, он подошел к одному милиционеру.
– Слышь, друг, – тихо проговорил он, – тут ко мне жена подъедет, бабки привезет… Свидание нам сделаешь?
Милиционер оценивающе посмотрел на Курдюмова, вычисляя, насколько тот платежеспособен.
– Ты не волнуйся, мы тебя деньгами не обидим! – сказал Курдюмов.
– Пусть ко мне подойдет, – процедил милиционер.
– Все, заметано! Сделай, очень тебя прошу!
– Посмотрим, – лениво ответил милиционер.
Вскоре Курдюмова привели в зал – начинался суд. Его сразу направили в специальную металлическую клетку рядом с входом. Милиционеры сняли наручники, предварительно заперев клетку.
Станислав осмотрелся. На скамейке сидел адвокат. С другой стороны – мужчина в прокурорском мундире. Справа от него сидела девушка, вероятно, секретарь судебного заседания. Скамейки для публики были свободны.
«Значит, Наташку не пустили», – подумал Курдюмов.
Тут же к нему подошел адвокат и шепотом сказал:
– Стас, приезжал депутат, пытался говорить с судьей. Выскочил весь красный, ничего мне не сказал, хлопнул дверью и убежал. Так что, скорее всего, ему отказали.
Курдюмов понимающе кивнул. Конечно, он мало надеялся на помощь депутата.
– А Наталья где? – спросил он.
– В коридоре сидит. Судья никого в зал не пускает, процесс закрытый. Хотя здесь слушается только вопрос об изменении меры пресечения. Что тут закрытого?
– Ладно, напомни ей насчет нашего договора, она знает. И вот еще – если меня сегодня не выпустят, а я думаю, что не выпустят, – завтра ко мне загляни. Есть у меня кое-какой новый планчик…
– Стас, ты особо не расстраивайся. Тут надежды мало. Они же, как следователь говорит, так и поступают. Но мы, конечно, поборемся.
– Я все понимаю…
Не успел Станислав договорить, как дверь открылась, и девушка, сидевшая за столом справа от прокурора, сказала:
– Встать! Суд идет!
Все, в том числе и Курдюмов, встали. Вошла женщина в судебной мантии. Монотонным голосом она прочитала о продлении срока следствия и об избрании меры пресечения в отношении Станислава Курдюмова, такого-то года рождения.