биологических качества: адаптивность, фиксирован-ность и типичность, утверждает Гриффитс. Мы склонны полагать, что если поведение или признак являются адаптивными, то они также фиксированы и типичны. И наоборот, если кажется, что признак типичен (или универсален), то он должен быть фиксирован и, возможно, адаптивен. Поэтому так много зависит, политически и социально, от научных вопросов вроде “Во всех ли обществах мужчины имеют более высокий статус?” и “Действительно ли в разных культурах мужчины более склонны к промискуитету, чем женщины?” Конечно, иногда эти три биологических качества действительно объединяются: например, когда дело касается мужской и женской репродуктивной системы. Женская репродуктивная система является неотъемлемой характеристикой феминности: она адаптивна, развивается относительно одинаково в разных средовых, физических, социальных и культурных условиях и крайне типична (хотя и не универсальна) для биологического женского пола. Но, в соответствии с общепризнанным принципом науки о развитии, адаптивность, фиксированность и типичность не обязательно идут рука об руку. То, что признак обладает одним качеством, не значит, что у него есть и другие два или хотя бы одно из них. Поскольку, например, развитие адаптивных признаков опирается на всю систему развития, а не только на гены, значимая перемена во внешней системе развития может изменить адаптивное поведение: как в случае с крысами-отцами, которые стали заботиться о крысятах, когда их поставили на место матери, – то есть адаптивные черты не всегда развиваются вне зависимости от условий. Адаптации также не обязательно являются типичными. Эволюция порой создает разные формы адаптивного признака: как в случае жуков-носорогов, которые могут щеголять в доспехах и отличаться воинственностью или оставаться безрогими и считать, что скромность – лучшая доблесть. И поведение тоже может быть типичным, не являясь адаптивным или фиксированным. Даже наблюдая общество, в котором все женщины носят платья, нам не стоит заявлять, что это фиксированная поло-специфичная адаптация.

Это разведение понятий означает, что ответ на вопросы вроде “Является ли мужская склонность к промискуитету, рискованному поведению и конкуренции адаптацией для достижения репродуктивного успеха, закрепленной в процессе полового отбора?” просто неприменим к современности и к будущему: будто бы, если ответ “да”, то “пусть мальчики останутся мальчиками”. Но когда мы думаем о социальных группах в эссенциалистском ключе, различия между ними представляются нам “большими, непреодолимыми, неизбежными, неизменными и установленными природой”, как полагает психолог из Мельбурнского университета Ник Хэслем47. Те, кто рассуждает о гендере с этих позиций, более склонны поддерживать гендерные стереотипы, которые являются основой намеренной и ненамеренной дискриминации на рабочем месте48. Они поддерживают традиционное воспитание49. Они придерживаются взгляда, что мужчина в гетеросексуальном браке должен зарабатывать больше женщины50, и ожидают традиционного компромисса между работой и заботой о детях51. Женщины, которых убедили принять эссенциалистскую точку зрения на гендер, становятся более подвержены “угрозе подтверждения стереотипа”: вследствие негативных стереотипов о женщинах у них снижается производительность и интерес к традиционно маскулинным сферам деятельности52. Гендерное эссенциалистское мышление способствует более терпимому отношению к сексуальным преступлениям53, люди с такими взглядами меньше поддерживают прогрессивную гендерную политику и чувствуют себя более уверенно в своем статус-кво54.

Вот почему данные, что пол не “фиксирует” поведение как “сущность”, так важны. Напротив, генетические и гормональные компоненты пола взаимодействуют с другими элементами системы развития, включая наши представления о гендере. С эпохи плейстоцена в этой системе развития происходили важные перемены: появлялись законы, менялись общественное благосостояние, налоги, достижения медицины, происходила индустриализация и так далее. И в то время как мужская и женская репродуктивные системы оставались прежними на протяжении всей человеческой истории, система развития менялась: появилась контрацепция, были законодательно закреплены равные возможности, отпуск по уходу за ребенком для отца, гендерные квоты – а также менялись мозг, гормоны, поведение и роли.

Как мы уже видели, когда происходит какое-то крупное событие, изменения в гендерно-специфическом поведении могут быть значительными. В наших постиндустриальных обществах надежная контрацепция и технологии снизили значимость физических различий межу полами, и это привело к быстрому смешению половых ролей, как указывают Венди Вуд и Элис Игли55. Женщины ворвались в такие традиционные мужские сферы, как юриспруденция, медицина, бухгалтерский учет и менеджмент. Хотя движения мужчин в традиционно женские сферы вроде воспитания и образования детей младшего возраста при этом не наблюдалось, этого можно было ожидать исключительно по причине непривлекательно низких статуса и оплаты “женского труда”56. Или возьмем другой пример, который Джордан-Янг приводит в “Мозговом штурме” (Brain Storm): всего 30–40 лет назад ученые считали множество видов полового поведения отличительно мужскими: инициацию секса, сильное физическое желание, мастурбацию, эротические сны, возбуждение от порнографии. Едва ли будет преувеличением сказать, что “сексуальность сама по себе считалась маскулинной чертой”57. Женское сексуальное воображение было ограничено “свадебными фантазиями” (предположительно не разновидности “Ах, преподобный!”). Что до современного миллиардного рынка вибраторов58, для психобиологов того времени это бы, скорее всего, свидетельствовало о катастрофической эпидемии анормальной женской сексуальности. “Находясь по эту сторону сексуальных революций XX века, легко упустить из виду, сколько всего изменилось и как быстро”59, – замечает Джордан-Янг.

Что это значит для мечты о более сбалансированном обществе, где больше мальчиков играют в куклы и больше отцов заботятся о детях, больше женщин работают в науке и занимают руководящие посты? Философ из Университета Далхаузи Летиция Мейнелл пишет:

Хотя это оптимистичное послание: перестройка системы развития – нетривиальная задача. Как ни странно, богатое, незыблемое культурное наследие, которое позволяет нам как виду быть столь адаптивно разными, одновременно упрямо сопротивляется изменениям. Если вы хотите, чтобы самец крысы заботился о своем крысенке, вы можете просто подкинуть малыша ему в клетку. Перестройка гендера в человеческой системе развития требует реконструкции социальных структур, ценностей, норм, ожиданий, схем, взаимодействий, институтов и убеждений, которые населяют наш разум, и все это влияет на нашу биологию, взаимодействует и переплетается с ней. Вот почему все это называют социальными конструктами, а не, скажем, “социальным лего”. Социальные конструкты строятся на совесть: можете вытащить пару кирпичей там и тут, но структура устоит. Их нелегко разобрать и перестроить по-новому.