Как объясняет Пол Гриффитс, в эволюционной биологии считается общепризнанным, что даже адаптивные черты, которые повышают репродуктивный успех, могут принимать разные формы в зависимости от условий среды41. Эволюционная психология, например, использует для описания этого феномена метафору музыкального автомата: различные возможные поведенческие “мелодии” встроены в гены, и какая из них начнет “проигрываться”, зависит от обстоятельств42. Просто спросите ближайшего к вам жука-носорога. Самцы цихлид из главы 6 являются другим ярким и еще более динамичным примером. Разовьется ли самец в доминантную рыбку – физически, поведенчески и гормонально, – зависит от его социальной ситуации и территориальных владений. Рыбка, которую помещали в аквариум к самцам помельче, начинала доминировать, а рыбка без территории спаривания оставалась в подчиненном положении, и ее гормоны соответствовали ее статусу. Или вспомните самок сверчков из главы I, которые состязаются за самцов с питательной спермой, когда времена тяжелые, но расслабляются и становятся разборчивыми, когда жизнь легка. Или завирушки лесные, чьи половые нравы весьма непостоянны и зависят, помимо прочих факторов, от расположения их территорий спаривания. Эти животные определенно ведут себя адаптивно, но это поведение, очевидно, не фиксировано генами или природой. Мы можем заключить из этих примеров, что, если определенный тип поведения адаптивен в каких-то условиях, это еще не значит, что он фиксирован и разовьется в любом случае.

Но как насчет стандартных адаптаций, которые мы наблюдаем у разных видов независимо от социальных и средовых ситуаций? Разве это не проявления генетически наследуемых качеств? Не обязательно. Вспомните матерей-крысих из главы 4, которые усердно лижут аногенитальную область своих сыновей-крысят. Этот странный феномен показывает, что естественный отбор – экономичный процесс, который, помимо генов, опирается на стабильные и надежные ресурсы системы развития. Гриффитс дает другой пример: способность макак-резус распознавать эмоции на мордах соплеменников и успешно разрешать конфликт. Развитие этих навыков, хотя они очевидно высоко адаптивны, зависит от социальньных контактов и взаимодействий в раннем детстве. Но это не страшно, потому что в нормальных обстоятельствах каждая молодая макака-резус из поколения в поколение обязательно получает этот социальный опыт. Как замечает Гриффитс, то, что макакам-резус нужен особый ранний социальный ресурс для развития этой способности, “не оставляет сомнений, что эти способности у взрослых макак есть продукт адаптивной эволюции”43. Безусловно, в случае с крысами материнское вылизывание вносит вклад в развитие чего-то столь же фундаментально адаптивного – полового поведения.

Что все это значит для нас, если принять во внимание колоссальные экологические, технологические, социальные, медицинские и культурные изменения, произошедшие за все время человеческой истории? Джон Дюпре пишет:

Это, берет он на себя труд объяснить, не значит, что “мозг – чистый лист, что он развивается с безграничной пластичностью в ответ на изменения среды”. Просто важно учитывать роль системы развития в развитии и эволюции: “…мозг формируется набором более или менее стабильных и надежных ресурсов, которые бесперебойно воспроизводятся человеческими культурами”44.

Так неужели даже универсальные, адаптивные черты могут быть преданы забвению при простейшем изменении среды? Рассмотрим эксперимент, в котором ученые вывели два типа мышей, один высокоагрессивный, а второй – с низкой агрессией. Они достигли этого, поместив мышат в социальную изоляцию после отъема от груди, что повышает агрессивные тенденции у некоторых особей. Затем таких мышей, показавших особенно развитые бойцовские качества при встрече с другой мышью четыре недели спустя, скрещивали друг с другом. Так же поступали с наименее агрессивными мышами. Спустя всего семь поколений в рамках этой программы селекционного разведения исследователи успешно создали два типа мышей, которые вели себя совершенно по-разному. Мыши, выращенные в изоляции, вели себя как бандиты и были в 6 раз более агрессивны, чем другая группа. Спустя 39 поколений две линии различались еще сильнее. Агрессия стала устойчивой, “адаптивной” чертой в антагонистическом мышином роду (ученые подменили собой естественный отбор, увеличив репродуктивный успех большинства агрессивных мышей). Но вот что примечательно. Несмотря на наследие 38 предков, взрощенных агрессивными, последнее поколение мышей-разбойников, воспитанное иначе, чем их предки (с другими мышами, а не в изоляции), оказалось не агрессивней мышей, которых на протяжении нескольких поколений растили ласковыми45. Простая, но критичная перемена в системе развития сводила на нет стандартную “адаптивную” черту.

Вот другой пример, который многие работающие матери сочтут вдохновляющим. Мы знаем из главы 2, что производство спермы не исключает заботы о потомстве. Однако у крыс (как у большинства млекопитающих) при учете всех плюсов и минусов оказывается более адаптивным предоставить воспитание матерям. Из-за этого мы можем считать само собой разумеющимся, что самцы в силу своего пола не способны заботиться о потомстве. Мы можем даже предположить, что в процессе полового отбора они потеряли или никогда не приобрели биологическую способность быть родителями, что этого нет в их генах, гормонах или нервных путях. Нет этого в мужской природе. Но не забудьте, что одна стабильная черта системы развития крысы-самца – крыса-самка, которая заботится о малышах. Что происходит, когда ученый в контролируемых лабораторных условиях симулирует первую волну феминистского движения грызунов, помещая самцов в клетки с крысятами, но без самок? Очень скоро вы увидите, что самец начинает опекать малышей так же, как это делали бы их матери46. Феминизм – половой отбор:1-0

Какими бы удивительными ни казались эти два примера, они идеально соответствуют современному взгляду на эволюцию – но не тому, как большинство из нас привыкло думать об адаптациях. Гриффитс объясняет, что когда мы говорим, например, про “врожденные’’ половые различия в детских предпочтениях игрушек, мы обычно вкладываем в это три разных смысла. Во-первых, мы имеем в виду, что предпочтения мальчиков и девочек являются отражением эволюционной адаптации: девочки любят кукол, потому что они приспособлены заботиться о младенцах; мальчики любят игрушечные грузовики, потому что, наверное, они тоже движутся, как копья или звери во время охоты. Второе допущение мы обычно делаем, когда подразумеваем, что “врожденный” значит “фиксированный”. В случае с игрушками мы имеем в виду, что ни феминистское воспитание, ни гендерно-нейтральный маркетинг не могут свести на нет эти врожденные интересы. И в-третьих, мы часто полагаем, что предпочтение стереотипных игрушек если не универсально, то, по крайней мере, типично для мальчиков и девочек. Мы вкладываем эти три смысла в слова “пусть мальчики останутся мальчиками”. Традиционалистское мышление приводит нас к тому, что мы смешиваем эти три