Ярдов на сто впереди ручей сливался с другим, вытекающим из озера Джаг-Спринг, образуя реку Ичетакни. Русло расширилось и стало еще глубже, и теперь мы плыли по-настоящему, в быстром потоке. Вокруг простирался заповедный лес, настоящие чащобы. Берегов как таковых у реки не было, она разливалась по камышам, топким болотам и среди деревьев. Карин нырнула, я последовал за ней, разглядывая светлое дно, усыпанное топляком, ракушками и грудами черной полусгнившей листвы. Вынырнув на поверхность и поравнявшись с Карин, я перевернулся на спину. Карин вытащила загубник изо рта, обвила мне шею руками и поцеловала, скользя холодными губами по моему мокрому лицу.

– Ныряем! – со смехом сказала она. – Ныряем! – И ушла под воду.

На глубине пятнадцать футов (поначалу мне сдавило носовые пазухи, хотя постепенно я привык и к большей глубине) Карин меня обняла, сплела ноги с моими и притянула к себе так, что плыть я не мог; мы медленно поднимались к поверхности, но мне не хватило воздуха, так что пришлось высвободиться из ее объятий и устремиться вверх. Карин, смеясь, поплыла за мной. Я закинул руки ей за шею:

– Душа моя, тебе нравится?

– Ох, Алан, это такая прелесть! Так бы всю жизнь и плавала. Надеюсь, нам еще долго плыть до места, где нас встретит Ли. Ой, смотри!

Впереди на толстой ветви, нависшей над водой футах в десяти, чернел на свету силуэт огромной черепахи. Мы подплыли туда, но черепаха даже не двинулась. Чуть дальше по течению нам встретилась крошечная заводь, откуда тянуло холодом. Карин скользнула в нее; там, на небольшой глубине, бил еще один источник, и в его прохладной струе танцевали, кружась, малюсенькие витые ракушки и разноцветные песчинки. Мы встали рядышком и, опустив маски в воду, смотрели на миниатюрный водоворот. Карин сгребла в горсть ракушки и придирчиво рассматривала их, выпуская сквозь пальцы одну за одной. Они качались в невидимых струях, будто виноградные зернышки в бокале шампанского.

– Алан, я сниму этот дурацкий купальник. Терпеть не могу плавать одетой. Можно, я тебе его отдам? Обвяжи им ногу, что ли…

Крошечное бикини уместилось бы и в спичечный коробок. Я сунул купальник за пояс плавок, и мы поплыли дальше, по широкой реке между топких берегов, поросших высокими травами. Несмотря на все заверения Ли, с аллигаторами встречаться не хотелось. Мы и не встретились, но ярдах в двухстах от нас по мелководью бродила белоголовая сизая цапля футов четырех ростом. Я обернулся к Карин, но она снова ушла под воду, поэтому нырнул и я.

Найти Карин удалось не сразу, потому что река, хоть и с прозрачной водой, теперь значительно углубилась, а на дне повсюду виднелись смутные очертания камней и топляка. Наконец за толстым черным стволом, упиравшимся в дно раскидистыми ветвями, мелькнуло гибкое обнаженное тело, темнея в зеленоватой мути. Карин скользнула среди ветвей и, протиснувшись по дну под стволом, выплыла на другую сторону. Мы вынырнули, но цапля уже улетела.

Подводная акробатика среди топляка оказалась превосходным развлечением для хороших пловцов, и мы устроили своего рода соревнование: хватались за ветви, кувыркались и скользили между ними, проплывали туда и обратно, заглядывали в укромные уголки и исследовали подводные камни и пещеры. Карин ныряла глубже меня, а потом, когда в легких заканчивался запас воздуха, стремительно неслась вверх в струе пузырьков, разбивая яркую стеклянно-прозрачную поверхность воды. Пять или шесть панцирных щук, длиной с мою руку, гибко извиваясь, направились к Карин, будто коровы на пастбище, – проверить, кто вторгся в их владения. Ничуть не испугавшись, она замерла, подпуская их поближе, а потом поплыла дальше, прижав руки к бокам и мерно работая ластами; рыбы несколько ярдов следовали за ней, будто гротескная свита, шествующая за грациозной наядой.

Мы добрались до места, где русло снова сужалось. На правом берегу высился двадцатифутовый утес, поросший густой зеленью, а у его подножья расстилалась узкая, в несколько ярдов, полоса песка. Я решил, что здесь можно остановиться и передохнуть минут десять. Карин вынырнула на поверхность ярдах в двадцати от меня, в небольшом заливе. Я хотел было ее окликнуть, но она в ужасе вскрикнула:

– Алан! Алан!

Я вмиг оказался рядом с ней. Она так разволновалась, что мне пришлось удерживать ее на весу, чтобы она не ушла под воду. Дрожа и задыхаясь, она вцепилась мне в плечи и, казалось, вот-вот потеряет сознание.

– Господи, Карин, в чем дело? Ты поранилась? У тебя судороги?

Я отчаянно надеялся, чтобы не произошло чего хуже. Однажды в нашем магазине с пожилым покупателем случился приступ – почечная колика. Кошмарное зрелище. А сейчас мы были вдали от цивилизации, среди болот.

Она прильнула ко мне, захлебываясь рыданиями, – впрочем, как я быстро сообразил, не от боли, а от страха.

– Карин, скажи, в чем дело, умоляю! Ты видела аллигатора? Ли уверял, что они не нападают на людей!

Она с усилием взяла себя в руки, подперла кулаком подбородок, чтобы зубы не стучали, и выдохнула:

– Труп!

– Что?

– Там труп! Ребе… о господи, спаси и сохрани!

Я мысленно чертыхнулся, представив себе, чем нам это грозит. Придется сообщить в полицию. А потом давать показания. Надолго ли нас задержат? Да и станут ли задерживать? Наверное, станут.

– Любимая, давай я нырну и погляжу сам. Вот здесь, на дне? Да-да, это ужасно, но ты не расстраивайся. Лучше выйди на берег, полежи на солнышке, я через минуту вернусь.

Хотелось верить, что зрелище не будет ужасным, хотя я понимал, что это вряд ли так. Обычно самообладанию Карин можно было позавидовать: она никогда не расстраивалась по пустякам. Как только она вышла на берег, я нырнул.

На глубине видимость была на удивление хорошей, но я не приметил ничего, кроме топляка, камней и водорослей. Неужели Карин ошиблась? Что именно она приняла за труп? Я вынырнул, проплыл несколько ярдов и снова ушел под воду.

И почти сразу же заметил то, из-за чего она так всполошилась. Я и сам поначалу перепугался. На дне лежало большое светлое бревно без коры, фута три длиной, опутанное ветвями и водорослями. Сверху оно напоминало голое тельце ребенка, а узоры узловатой древесины складывалась в черты лица. Я опустился к самому дну и попытался сдвинуть бревно, однако водоросли держали крепко.

Я вынырнул, с неимоверным облегчением подплыл к утесу и вышел на берег.

– Карин, все в порядке. Милая, это не труп, а затопленное бревно, честное слово. Я проверил. Если хочешь, давай нырнем еще раз, я тебе покажу. Не волнуйся. Это не труп.

– Bist du sicher – ganz sicher?[83]

– Да, я совершенно уверен. Я до него дотронулся.

Она всхлипнула, вскочила и бросилась ко мне в объятия, восклицая:

– Ах, Алан, я так рада! Спасибо!

Она меня поцеловала; гладкие мокрые плечи скользили под моими ладонями, обнаженные груди прижались к моей груди. Я ласково уложил ее на песок и тут же бездумно и решительно овладел ею. Мы молчали, только с каждым моим движением Карин выдыхала «Ах!» мне на ухо. Ее ногти, твердые и острые, как шипы ежевики, царапали мне спину. Мы не ласкали друг друга, но действовали словно по наитию, а потом Карин губами закрыла мне рот, выгнулась дугой и задрожала так сильно, что я едва ее удержал. Когда я пришел в себя, то почувствовал, как обмякают ее напряженные бедра, и мягко, будто в сугроб, сполз между ее ног.