Я попытался поискать какую-либо информацию о том, что с ним происходило после освобождения из тюрьмы, однако ни его имя, ни биография нигде не встречались. Малво мог быть где угодно. Шансов на то, что осужденный по закону насильник будет крутиться около городов, в которых совершал свои преступления, практически не было. Работа учителем для него теперь недоступна, и не существует никакой возможности для профессиональной деятельности у человека, которому сейчас где-то под шестьдесят, да еще с таким послужным списком. Так что Боб Малво вполне мог хранить тайну о том, как Эш погибла на пожаре. Однако он уже давно исчез.

В статьях, рассказывавших о процессе над ним, называлось имя его защитника – Уильям Ламей. Он имел практику в Фармингтон-Хилс, одном из пригородов к западу от Ройял-Оук. По Интернету удалось выяснить, что адвокат по-прежнему занимается своей деятельностью на прежнем месте. Фирма «Ламей и Дарридж» работала под девизом «НИКОГДА НЕ РАНО НАНЯТЬ ХОРОШЕГО АДВОКАТА» и уверяла, что любому жителю Детройта в той или иной ситуации может понадобиться защитник, так что стоит его нанять прямо сейчас.

Я вытряс из банкомата максимально возможную сумму, сложил банкноты в конверт и сунул его в карман джинсов.

Если нажать на газ и не попадать в пробки, то можно успеть до того, как их офис закроется.

Уильям Ламей из адвокатской конторы «Ламей и Дарридж» оказался сонным чернокожим мужчиной неопределенного возраста в костюме, некогда пошитом на заказ. Возможно, в ту пору костюм хорошо на нем сидел, но эти времена давно прошли: теперь его плечи висели, а пуговицы болтались в тех местах, где владелец костюма их постоянно расстегивал. После того, как администратор позвонил к нему в кабинет, Ламей вышел ко мне раньше, чем я успел сесть на стул в приемной. Движения адвоката были солидными, но несколько напряженными: всем телом он, казалось, хотел показать, что его следует воспринимать более чем серьезно.

– Спасибо, что согласились принять меня, мистер Ламей.

Он энергично пожал мою руку и этим дал мне понять, что готов выслушать все, что я собирался ему сказать, но отнюдь не заинтересован заниматься всякой ерундой.

– Привет, к вашим услугам, – кивнул он. – Может, пройдем в офис?

Я пошел следом за ним через узкий коридор, которому явно требовалась новая ковровая дорожка и где пахло картошкой фри. В самом кабинете на стенах висели выцветшие на солнце дипломы университетов Западного Мичигана и Академии права Уэйн, стояли два стула и стол, заваленный грудой всяких папок и дел, настолько высокой, что адвокату пришлось придержать их рукой, чтобы все это добро не рухнуло мне на колени. Папки казались лохматыми из-за многочисленных клейких листочков для записей, торчавших между страниц.

– Итак, – сказал Ламей, усаживаясь за стол. – Какая проблема привела вас сюда?

– Вряд ли вас она заинтересует. Но, на самом деле, речь не обо мне.

Ему мои слова не понравились, что он тут же дал мне понять, заложив руки за голову и мрачно посмотрев на меня.

– Не о вас?

– Несколько лет назад вашим клиентом был некий Боб Малво.

– Малво…

– Он был учителем. Его приговорили…

– Я знаю, кто он такой. Я ожидаю услышать, чего вы хотите от меня.

– Меня интересует, не сможете ли вы мне сказать, где он сейчас.

Ламей попытался положить руки на стол, однако места там для них не нашлось, так что он разместил их у себя на коленях.

– Я не имею права сообщать нашим клиентам информацию такого рода.

– Поверьте мне, я не журналист и не мститель или кто-то в этом роде. Я просто член семьи.

– Семьи?

– Да, я брат Боба.

– Он не упоминал, что у него есть брат.

– Не сомневаюсь. Это очень давняя история. Вот почему я и хочу его разыскать. Извиниться за то, что я сделал когда-то, и сказать, что простил его за все. Начать с чистого листа, так сказать. Понимаете, о чем я говорю?

– Как ваше имя?

– Имя?

– Ну, да. Знаете, такое слово, которое пишут вверху на водительских правах?

– Ах, да! Конечно. Дэнни. Дэнни Малво.

– Дэнни и Боб…

Поверил ли он мне? Учитывая, что Уильям Ламей всю жизнь имел дело со лжецами, я предположил, что не поверил.

– Сообразительный он парень, ваш брат, – произнес наконец адвокат после долгого раздумья. Хотя не исключено, что он просто сделал вид, что колеблется. – У него настоящий дар трепаться.

– Он был актером.

– Он разыгрывал из себя актера. Понимаете, о чем я?

– Боюсь, что да.

Если прежде в его тоне еще слышался оттенок полицейского юмора, то в сказанном затем он исчез без следа.

– Знаете, а ведь он все еще должен мне часть гонорара.

Я достал конверт, в котором лежали шестьсот долларов, и передал адвокату. Уильям Ламей, не моргнув, принял его, пересчитал деньги, открыл ящик стола и сунул в него конверт.

Похоже, на этом все и кончилось. Я оплатил просроченный долг Боба Малво и ничего не получил взамен. Мы с адвокатом сидели друг напротив друга и, похоже, размышляли, что говорить дальше. Для нас обоих день выдался долгим.

Внезапно Ламей раскрыл кожаную папку, лежавшую на столе. Перелистал несколько страниц, нашел, что искал, и потянулся за записной книжкой. Чиркнул что-то в ней и вырвал листок. А потом подал его мне.

– Вы от меня ничего не получали, – сказал он вместо слов прощания.

Я не заглянул в листок, пока не сел в автомобиль.

Адрес. Улица в том районе, который я сразу смог вспомнить, но где ни разу в жизни не бывал, хотя рос всего в миле от него.

Боб Малво жил в Детройте.

Восток Детройта населен еще меньше, чем его западные районы, а про законы там знают только понаслышке, если вообще знают. А Мак-Дугалл-Хант расположен в самом сердце восточного Детройта.

Именно туда меня и направил Уильям Ламей. То ли он рассчитывал, что я смогу найти его клиента, то ли надеялся, что у меня там не только отберут кошелек, но и сделают со мной чего похуже, – не знаю. Не уверен. Причин ему верить у меня не имелось. Тем не менее все эти соображения не остановили меня. Я добрался до этих мест, повернул на указанную мне улицу и, миновав широкое поле, на котором когда-то должны были стоять здания, обнаружил дом, который искал. Он стоял в одиночестве среди высокой травы и был похож на какой-нибудь фермерский дом, затерянный в прериях Дакоты. Вдоль окончательно пришедшей в негодность выщербленной улицы стояло еще около полудюжины домов, однако только у этого на крыльце горел свет. Голая, без всякого плафона сорокаваттная лампа размером с пакет из-под чипсов, засиженная непрерывно пикировавшими на нее мотыльками.