Как бы то ни было, освобождение от стереотипов и комплексов – штука замечательная, хотя поначалу, как правило, шокирующая.

Храм Ниппондзан Мёходзи, на открытие которого мы приехали в Мадурай, расположен во дворе музея, посвященного Махатме Ганди. Двор этот точнее назвать большим садом, так что никому не тесно. Музей – один из фундаментальных, подробно повествует об истории борьбы за независимость Индии, с самого начала английской колонизации во второй половине ХVIII в. Столь же крупные музеи есть еще только в Варде, Калькутте и Бомбее. Само здание музея очень древнее. Его центральная часть когда-то была театром, в котором властители наслаждались жестокими зрелищами.

А храм расположен в совсем простом здании. Возможно, раньше оно служило каким-то подсобным помещением. Оно не идет ни в какое сравнение с храмом Накамуры-сёнина в Нью-Дели. Тем не менее Иситани-сёнин, практикующий в Мадурае уже пять лет и ставший хорошим другом для многих мадурайцев, сумел со вкусом обустроить эту отнюдь не роскошную постройку.

Алтарь расположен на втором этаже, являющемся скорее террасой, так как стен нет, их заменяет невысокое ограждение и колонны. Да стены и не нужны, поскольку здесь всегда тепло.

На первом этаже того же помещения – издательство «Сарводая», с которым мы уже познакомились в Японии. Недавно оно опубликовало биографию преподобного Нитидацу Фудзии на хинди[74].

Вчера состоялась официальная церемония открытия храма. Было приятно, что в празднике участвовало местное население. Пришла и слониха. Она кричала, как кит (по утверждению тех, кто слышал, как он кричит), когда хозяин бил ее по ногтю, шла, когда он цеплял ее крюком за уши и зажимал за ними пятками. В общем, поначалу у нее был жалкий, потертый вид, так что вызывало сострадание даже одно то, что слониха принуждена все время стоять, держа такое большое свое тело. Но потом ее нарядили, она трогала хоботом голову каждого монаха, как бы благословляя, и надевала ему при этом на шею ожерелье из больших оранжевых цветов. Тут же нас окропляли водой, осыпали лепестками и обносили подносами с зажженными свечами. А в праздничную церемонию перед алтарем вошли молитвы местных религий, и христианская, и мусульманская.

Потом было угощение для всех, кто заходил во двор храма через широко открытые ворота. Я пожадничал, взял две порции риса с приправами и сидел на лужайке уже один, все наши давно закончили. Меня окружила толпа ребятишек. Они просто смотрели, как я ем. А индус постарше сел рядом и стал спрашивать, счастлив ли я оттого, что ем индийскую пищу, и оттого, что всегда много бананов. Разумеется, счастлив!

Бананы в Индии (их называют «кела») двух видов: обычные и дикие, короткие, которые прямо со шкурками едят обезьяны. Дикие, конечно, не такие вкусные. Их продают также в виде соленых жареных ломтиков, как чипсы.

После вечерней церемонии мирянам снова раздавали освященную пищу – прасад, правда не так обильно, как на празднике, но и не совсем уж символически, как в Раджгире или Вайшали, где дело ограничивалось сахарными шариками. Тут пришедшие в храм получили по банану и апельсину.

После церемонии открытия Ступы Мира в Вайшали многие миряне из нашей группы уехали, остался только один – Женя из Донецка. И прасад достался только ему. Хотя освященную пищу вправе получить любой посетитель храма, будь он верующий или просто турист, но монахи не получают ее, поскольку они как бы и являются хозяевами, а не гостями храма, даже если приехали из другой страны.

Впрочем, это не значит, что монахи остались голодными. На ужин нас повезли в мадурайский межрелигиозный центр. Там для нас пели и танцевали тамильские народные танцы, и было мороженое.

Это был чудесный день.

7 ноября 1996 г. Мы покинули молодежное общежитие – хостел (распространенный тип дешевых гостиниц на юге Индии) и перебрались в комнату отдыха на железнодорожном вокзале. В Мадрас пока не едем из-за тяжелого состояния Сергея. Возможно, в общежитии была плохая вода, и инфекция попала в его организм через дырку в зубе, когда он полоскал рот[75].

Вдевятером мы устроились в комнате отдыха с двумя кроватями. Мы сняли с них матрасы, так что половина спала на матрасах на полу, половина – на голых металлических пластинах составленных кроватей, подстелив лишь тонкую материю. В тесноте, да не в обиде. Утром меня будит газета, заброшенная с улицы через щель в жалюзи: я спал как раз на полу под окном. Вслед за газетой мне на лицо падает кусочек мыла. «Дурдом», – говорит Алексей. «Сервис», – возражаю я.

Газета «Индиан экспресс» пишет: Клинтон победил на выборах, Ельцину сделали-таки операцию, и он вновь взял под контроль ядерную кнопку, на 23 часа отданную на поруки Черномырдину.

Давно я не читал газет!

Еще пишут о такой индийской проблеме, как ранние браки. Подобные пережитки прошлого особенно сильны в штате Раджастан. Ганди, например, женили, когда им с невестой было по тринадцать лет. Это происходит фактически помимо воли детей, так что трудно говорить о счастливом супружестве. Хотя законодательство, и в особенности Комитет по правам женщин, борется с этим индуистским обычаем, устанавливая возрастной порог пятнадцати лет, однако дата рождения ребенка зачастую точно не регистрируется, поэтому невозможно официально контролировать возраст.

Другая беда – во многих деревнях жители принципиально отказываются от телевидения. Конечно же, это предрассудок. Но с другой стороны, такая ли уж беда, если учесть качество современных телепрограмм?

К слову, расскажу еще об одной черте индийского быта, поначалу шокировавшей, но в конечном итоге оказавшейся большим удобством. В туалете здесь не принято пользоваться бумагой. Даже в самых примитивных уборных есть, однако, прекрасная ее замена: почти у самого пола из стены приветливо смотрит на тебя водопроводный кран…

А еще у индусов замечательные шлепанцы. Есть кожаные, с кольцом для большого пальца, на котором только и крепятся. Есть и такие, какие носил Ганди: деревянная пластинка с палочкой в форме грибка спереди, так чтобы его можно было вставить между большим и вторым пальцами, и больше ничего.

Куда нам с нашими изощрениями цивилизации понять, что можно жить так просто!

Но так или иначе, благодаря ограниченности наших средств нам приходится изощряться и в простоте, экономя на чем только можно, как в случае с этой комнатой на двоих.

А еще я испытывал некоторую гордость, что на мне экономия получалась сама собой. Дело в том, что в Нью-Дели я слишком поздно передумал возвращаться вместе с мирянами в Москву, и на меня, в отличие от всех остальных, не успели купить месячный железнодорожный проездной. Как мы потом посчитали, он стоил бы гораздо дороже той суммы, которая была потрачена на мои билеты на каждый поезд. Но мало того, мне удалось до Мадраса ехать вообще зайцем. Однако в экспрессе «Мадрас – Мадурай» кондуктор меня засек. Он разбудил Тэрасаву-сэнсэя, требуя оплатить мой билет и штраф. Я тем временем спал и не ведал об их исполненном драматизма разговоре, увенчавшемся тем, что Сэнсэй заплатил всего 60 рупий кондуктору лично, тогда как официальная сумма – 10 тысяч, или же, согласно правилам, вывешенным в каждом вагоне, – три месяца тюрьмы… В общем, мне пришлось распрощаться со своей гордостью.