За свои двадцать три года Кирилл дальше окрестных деревень нигде не был. Разок попал в райцентр Инзу, небольшой городок, и первый раз увидел железную дорогу, паровоз, вагоны. Куда и зачем ему разъезжать? Закончил пять классов и с тринадцати лет работал в колхозе.

Хотел еще учиться, но Кирилл был в семье старшим сыном. Кроме него, пятеро младших братьев и сестер. Чтобы такую ораву прокормить у отца с матерью сил не хватит. В колхозе толком не платят, отвесят по осени мешка три ржи, гороха, ну еще чего-то по мелочи.

Вся надежда на себя, огород, двадцать соток картофельного поля, которое жилы вымотает, пока взборонишь, посадишь, обработаешь да в подвал урожай спустишь. Картошка в их краях — главная еда.

Мать вывалит на стол чугун и наворачивают старые и малые картоху в мундире с небольшим кусочком хлеба и огурцами. Но это по-простому. Когда молоко имеется, мать томит картошку в русской печи, пока не появится румяная корочка — вот это лакомство! Суп (щерба) — чаще без мяса, заправлен подсолнечным маслом, но тоже вкусно.

Ну еще лес выручал: грибы, ягоды, орехи.

Была и корова, но по налогам столько приходилось молока да масла сдавать, что самим почти не оставалось.

Когда малые подросли, Кирилл настроился учиться на землемера, но рано женился, дети пошли — тут совсем не до учебы. До нынешней весны имел броню как ремонтник в колхозной мастерской, но в апреле забрали на фронт, а жена уже третьего ждет — скоро рожать.

У Сани Приходько жизнь куда интереснее. За недолгое время рассказали друг другу все о себе. Кирюха в тринадцать лет в навозе ковырялся, а Саня с рыбацкой бригадой уже в Азов ходил. Когда освоился, зарабатывал столько, что Кирюхе и не снилось.

В Турции побывал, возили туда рыбу и икру. На обратном пути чуть в тюрьму не вляпался, пытался провезти два турецких ножа с серебряной насечкой. Контрабанда, холодное оружие! Месяц в каталажке просидел, а обещали аж пять лет. Спасибо капитану, собрал характеристики, ходатайство от экипажа, наверное, сунул в лапу кому надо и помог освободиться. Саньке тогда всего восемнадцать было, может, и поэтому в суде пожалели, дали год условно.

И девок всяких повидал: ресторанных, портовых приблуд, на разные любовные штуки умелых. Даже с турчанкой в Стамбуле хорошо погулял. Успел и жениться, но неудачно. Жена загуляла, пока он месяцами в плаваниях был.

Сидели, терпеливо выслеживая цель. Мороз прижимал, не спасало теплое белье и ватные штаны. Да и много на себя не наденешь, будешь как кукла. Ни пошевелиться, ни позицию быстро сменить.

По очереди уходили в глубь конторки, разминали руки-ноги. Чем еще согреешься? Не костер же разводить. Подходящая цель пока не попадалась. Мелькнул метров за семьсот фриц, судя по всему рядовой. На таком расстоянии попасть трудно. Еще один высовывался, но, словно предчувствуя прицелы русских винтовок, быстро убрался.

— Слышь, Кирюха, — вдруг неожиданно вспомнил Саня. — А того капитана, что меня спас, убили. Помнишь, я тебе рассказывал, как два наших сейнера и тральщик фрицы утопили?

— Ну?

— Чего «ну»? Я когда на берег выбирался, в рубку заглянул, а капитан вместе с рулевым мертвые лежат. Потолок весь в дырках, под одну пулеметную очередь попали. Я его потом похоронил, крест даже сколотил.

— А остальных, что, не хоронили?

— Не всех. Торопиться надо было да и раненых быстрее вытаскивать. — Саня Приходько осекся и толкнул напарника. — Ну-ка, глянь в свой «цейс», кто-то там вдоль оврага шлепает.

Это был немецкий связист. Он не спеша двигался вдоль низины. На спине отчетливо виднелась катушка с разноцветным проводом. Приходько шевелил губами, уточнял расстояние до него. Метров четыреста. Наверное, он произнес это вслух, потому что сразу отозвался Кирилл:

— Пожалуй, поменьше… где-то триста с гаком.

Они оба неплохо определяли расстояние, и если выходили разные цифры, то брали среднюю. Метров триста пятьдесят будет. Тем временем связист присел возле бугорка, снял катушку и закурил. Это был, по их понятиям, уже немолодой немец, лет за тридцать.

Он задумчиво смотрел на Волгу, думал о своем, а возможно, просто отдыхал. Судя по возрасту, наверное, отслужил уже пару-тройку лет и не подозревал, что в этом пустынном месте подходит к концу его жизнь.

— Ставлю прицел на триста пятьдесят, — решительно проговорил Саня Приходько. — Лучше бы офицерик попался, но сойдет и этот.

— Может, я пальну? — предложил Кирилл.

— Далековато. Без оптики можешь промазать. Тут у них, наверное, порыв связи поблизости случился. Приберу этого, следующий приползет. Твоя очередь стрелять будет.

Астахов, еще не привыкший к такой охоте, вздохнул, а Саня подкрутил винт вертикальной наводки. С минуту или две медлил, ожидая, не ударит ли поблизости взрыв, который заглушит выстрел. Как назло, артиллерия в этом секторе молчала, а связист не спеша поднялся и снова надел на плечи катушку.

Выстрел щелкнул негромко, хоть и резко. Звук поглотила обширная возвышенность, широкая лента реки и бескрайний пойменный лес на левом берегу. Немец свалился ничком. Астахов, всматриваясь в шестикратные линзы своего бинокля, пробормотал:

— В грудь уделал. Насквозь. Даже катушку пробило.

Но связист вдруг зашевелился и пополз. Он даже сумел отцепить катушку и двигался к воронке от снаряда, где надеялся укрыться.

— Добей, — зашептал Кирилл.

— Сам подохнет. — Приходько, сжав зубы, выбросил стреляную гильзу, дослал в казенник новый патрон.

Он злился на свой неточный выстрел и вспомнил в очередной раз, как немецкие летчики добивали мальчишек-новобранцев с потопленного сейнера, издевательски махая им руками.

Связист все же добрался до воронки, но вскарабкаться на бруствер не хватило сил. Какое-то время сапоги скребли лед, а рука тянулась к сухому кусту бурьяна. Затем немец замер и больше не шевелился, а Кирилл Астахов с облегчением вздохнул.

— Следующий твой, — напомнил Приходько. — Ставь планку на триста пятьдесят метров, не ошибешься. Только бери поправку на ветер, с востока дует.

Заметив что-то в выражении лица напарника, предложил:

— Могу и я. Ты вроде как его пожалел.

— Я про это слово давно забыл, — отозвался без всякого выражения Кирилл. — В селе, когда стали повестки разносить, в первый же день набрали человек сорок, ну и потом все лето призывали. Все, кого призвали, погибли или без вести пропали.

— Так уж и все?

— Если полгода писем нет и военкомат молчит, надеяться уже не на что. У меня дядьку и двоюродного брата убили. Представляешь, в один день обоих.

— Представляю.

Достали фляги с водой из-за пазухи, перекусили черствым хлебом, зато с сахаром. Последнюю неделю для остроты зрения снова стали выдавать сахар.

Убитый связист продолжал лежать возле воронки. Никто к нему не спешил. Саня кивнул на катушку с хлорвиниловым проводом и предложил: