— Нельзя. Они своё уже отжили. Но знаешь, что?

— Что?

Поддавшись чему-то чуждому, лёгкому и смешливому, наёмник коснулся губами лба девушки и пообещал:

— Я ни за что не позволю им тебе навредить.

— И Санни?

— И Санни не позволит.

— Нет, — колдунья замотала головой, — ты и Санни тоже от них защитишь? И бабу Руту?

Охотник скептически приподнял брови. Санторий носился по избе в поисках всего, что могло бы сойти за оружие, и движения его всё больше напоминали паническое бегство, а не оборону. Однако ж не прятался, не пытался припустить к лесу и не тратил время на молитвы. Готовился сражаться. Самое время бы его под шумок скормить нелюдям…

Верд усмехнулся:

— И их тоже. Обещаю.

На улице глухо щёлкнул капкан, а последовавший за ним нечеловеческий крик-рык сообщил, что щёлкнул он не вхолостую.

— А-р-р-р-ра! Аргх! — пыхтели снаружи.

Снег скрипел под разлагающимися стопами, воздух словно сгустился, давил на маленькую избушку с тонкими стенами. Ещё щёлчок и клац. На этот раз без вопля. Два разряженных капкана. Сколько их ещё раскидано по двору? Уберегут ли они от мертвяков или только отсрочат неизбежное?

Верд потушил свечу и на цыпочках подкрался к окну. Прильнул спиной к брёвнам у подоконника, не выпуская меча, выглянул в ночь.

Много. Их там очень много — целое кладбище! Тёмные фигуры, шатаясь, падая и вновь поднимаясь медленно и неуклонно двигались к живительному теплу, которого сами давным-давно лишились. Иногда срабатывали ловушки, и мертвяков становилось меньше. Но от деревьев неотвратимо отделялись новые.

Мертвяк — не шварг. Убить его легко, клинок разделяет полусгнившее тело, почти не встречая сопротивления. Но тварей много, и страшны они отнюдь не острыми зубами и не могучей силой. Один укус, царапина ногтя, налитого ядом мертвеца, — и вскоре армия трупов пополнится ещё одним. Правда, уже не ходячим, а замершим на веки вечные.

Тронутая тленом рука полоснула по окошку, перечеркнув витые морозные узоры. Талла вскрикнула и сразу закрыла рот ладонями. Поздно! Мёртвые культяпки ударили в слюду. С крыши сыпанулась солома и тут же с противоположной стороны забились в дверь. Жестоко, крепко… Как бьются только те, кто ни на йоту не опасается раскроить череп.

Что-то свистнуло, разбило окно, покатилось по полу. Мёртвые белые зенки уставились в потолок, а рот всё продолжал открываться. Колдунья завизжала, вскочила на стол, и почти сразу, точно отвечая на крик, зарычали, заколотились нелюди. Срывая лоскуты кожи, мертвяки полезли внутрь, расширяя прореху.

— Живо на печь! — гаркнул наёмник, разделяя на части ломящихся в дом нелюдей. — Да не ты! Санторий, чтоб тебя! Вход стереги! Дурная, на печь!

За волосы подхватив мёртвую голову, охотник вышвырнул её на улицу, ещё и сбил нескольких нетвёрдо держащихся тварей, слепо тыкающихся один в другого.

— Я случайно! Простите… Я… Я… Они же люди! — дурная с трудом сдерживала рыдания, плечи её ходили ходуном. — Они мёртвые люди!

— Зато мы живые! — Верд высунулся, чтобы снова рубануть особенно расторопных мертвяков. Воспользовался секундой, подскочил к колдунье, снял со стола, порывисто обнял: — Всё хорошо, дурная! Так просто не помрём! Главное, не высовывайся! — и шлепком направил к печи.

— Это мы пока что живые! — Санторий метко ткнул ножом в щель у косяка. Лезвие с чавканьем вошло во что-то мягкое и вновь показалось уже испачканным зеленоватой, чуть светящейся в полумраке слизью. — Они в сенях!

— Держи!

— Лови!

Только и успевали мужчины командовать, перебрасываясь оружием. Верд всадил в пустую глазницу ручку поварёшки. Мертвяк отшатнулся, мешая толпе таких же уродцев, задевая торчащую из головы ложку, но не догадываясь вырвать её.

— Ой, мамочки! — подбадривая саму себя, колдунья бросилась к окну, с размаху выплёскивая что-то из котелка во двор. Снег зашипел, плавясь, мертвяки шарахнулись от горячих углей, попытались сбежать, но, наступая на обжигающие чёрные комки, лишь падали и попадали в ловушку капканов.

— Сказал же, на печь! Прячься, дура!

— Сам дурак! — привычно отбрехалась Талла, нагребая ещё углей из печи.

Смятые морды, боле не похожие на человеческие, отделённые от тел конечности, когтями впивающиеся в доски пола… Девчонка зажмурилась, припечатала каблуком кисть, живущую отдельно от хозяина, подцепила кочергой, выбрасывая из дому.

— Ты же боялась, дурная! — напомнил наёмник, по пояс высовываясь в окно, чтобы разогнать врагов. Сам отобрал котелок у колдуньи, обжигаясь, расшвырял угли, отпугивающие нечисть.

— И что с того? Отсиживаться теперь?

— Да! — хором подтвердили Санторий и Верд.

— Нет уж, дудки! — кочерга сверху вниз опустилась на срывающего щеколду мертвяка, уже наполовину всунувшегося в избу. Санни, придерживающий дверь из последних сил, вытер холодный пот со лба и ножом отсалютовал спасительнице.

— Ну и молодёжь пошла, — сварливо донеслось с полатей. — Кабы мой дед-покойник видел, чаго вы тут натворили, сходу бы вытурил на мороз!

— Скоро у него такая возможность появится, — мрачно заметил Верд, прикидывая количество тварей снаружи. — Ещё немного — и мертвяки как раз сюда вломятся…

— Чаго? Не слышу! Никак малохольныя помощи у бабушки просють? — уточнила старушка, неторопливо перевязывая косынку узелком на лоб. Птенчик смотрел на неё, как на умалишённую и безопасное место покидать не собирался.

— Нам разве что помощь Бога с Ножом пригодится, — служитель топнул по всунувшейся в дом ноге.

— Ну так считай, он уже здесь, — маленькие тёмные глазки сузились до крошечных щёлочек; старушка необычайно проворно для её возраста спрыгнула на пол и двинулась к окну, на ходу выуживая из бездонного кармана передника рогатку. — Ну т-ка, мелкая, подай бабушке из сундука холщовый мешочек, а то годы уже не те бегать за каждой мелочью.

Птенчик мог бы покрутить когтем у виска: хозяйка явно совалась куда-то, куда соваться не следует. А ведь, если она сгинет, кто насыплет ему зёрен и отжалеет мелко порубленное куриное яйцо? Петух спустился следом, громко хлопая крыльями. Морда его, и без того разбойничья, приобрела совсем уж злодейское выражение.

Талла метнулась, передала свёрток, набитый чем-то тяжёлым. Старуха долго придирчиво выбирала и, наконец, достала из него маленький металлический шарик. Прицелилась, сощурилась, прикусила язык от азарта и…

— Ар-р-р-р-р-р-ра! — взвыли от боли снаружи.

— Ну, чаго встали? Ещё дробину подавайте! — не оборачиваясь, она требовательно протянула горсть.

Новый выстрел, и ещё, и ещё…

— О, вы поглядите! Валле! Валле! А, не слышит, окаянный! Да он и при жизни на одно ухо глух был… Н-н-на! От, теперь и на второе оглох! А вон, никак, Евлампий Толстый шатаится! Точно, он! От шельма! Получай! Кто бабушке прошлой весной долгой и мучительной смерти желал? О, а вона и дед мой идёт! Не трожь его, служивый, подпусти поближе! Он мне при жизни так и не сознался, чаго с дыдлой Кочерышкой у него было, так мы это сейчас повыясняем!