не жаловался, подсознательно чувствуя, что делается что-то очень важное, значительное для его жизни.

Под вечер прикатил на велосипеде Иван Сергеевич и повез Петра домой. Бабалька накормила, выкупала, принялась расспрашивать, как прошли занятия. Сенченко, постанывая, сидел на завалинке, держась ладонью за плечо. Бабалька кинулась к нему, разорвала рушник, стала перевязывать открывшуюся рану.

— Ты ведь кровью изойдешь... Может быть, денька два не ездил бы?

— Умна ты, Ганна, да не во всем... Буду ездить, пока на ногах! — отрубил Иван Сергеевич.

И ездил. Брал каждый раз мешочек то с картошкой, то с капустой, то с помидорами. Иногда отвозил курицу.

Однажды как-то само собой под конец занятий вырвалось у Петра:

— Семен Львович, дали бы передохнуть отцу. У него рана на спине... Кровь идет...

С того дня учитель иногда оставлял Петра на ночь у себя.

— У вашего сына недюжинные математические способности, — сказал как-то он Сенченко. — Скоро я ничего ему дать не смогу.

Петро удивился: где Семен Львович нашел эти математические способности, и что это такое? Ну, сперва они решали на бумаге, сколько воды вытечет из одного бассейна в другой. Ему было трудно писать одной рукой. И он прибегнул к испытанному способу — угадал без вычисления на бумаге, где встретятся поезда, которые вышли из разных станций с неодинаковой скоростью. Семен Львович заметил это. Напряженно размышляя и сопоставляя расстояния и скорости, Петро в уме подвел оба поезда к условной точке, представлявшейся ему в виде полосатого шлагбаума, повисшего поперек железнодорожного пути. Казалось, будто кто-то посторонний вычислил километры, время движения этих поездов, и ему оставалось самое легкое — поймать, задержать эти скользкие числа и вслух произнести их.

За месяц-полтора Семен Львович незаметно, ненавязчиво подвел Петра к пониманию абстрактных величин, их взаимосвязи и взаимопроявления, пояснил, что все эти «иксы», «игреки» и «зеты» представляют собой обобщенные, отстраненные от физических свойств, явлений, событий количественные характеристики. Петро нацарапал несколько условных обозначений, записал правила и уже через неделю безошибочно решал системы уравнений.

Спустя некоторое время он усвоил бином Ньютона, арифметические и геометрические прогрессии, другие разделы алгебры для средней школы. Семен Львович достал из выдвижного ящика стола самое дорогое и ценное, что посчастливилось ему сберечь в годы гитлеровского лихолетья, — довоенные математические журналы, вестники, публикации, выпорхнувшие в мир с печатных машин России, Польши, Франции, Америки. В свое время он с любовью их собрал, скомплектовал, одел в разноцветные обложки. Отдал Петру один из журналов, чтобы он ознакомился с материалами и сказал, что понял, а что ему нужно объяснить. Через несколько дней Семен Львович убедился, что Петро ворвался, как солдат в чужую крепость, в сложный раздел высшей математики — дифференциальные уравнения.

Это случилось, когда Петро просматривал один толстый фолиант. На первых страницах, разукрашенных фигурками моряков на палубе корабля, с концов мачт, из острых выступов, из пальцев и волос людей сыпались голубые электрические искры. Разглядывая их, он наткнулся на простенькое начальное уравнение. Быстро его решил. Перевернув страницу, прикипел взглядом к столбику вычислений, исходивших из первого, несложного.

Семена Львовича позвала Авиталь, чтобы тот принес воды для купания пятилетней внучки. Он оставил фолиант Петру для забавы, пусть рисунки посмотрит. А вышло...

Петр Яковлевич и до сих пор сам не знает, как случилось, что он тогда постиг, овладел методикой вычислений, сопоставлений. А для Семена Львовича было приемлемым одно объяснение — талант, врожденные способности. Математическое нахождение связей между скоростью перемены электродвигательной силы в разных пространственных направлениях и скоростью ее видоизменения во времени далось Петру удивительно легко. Каким образом, каким путем он дошел до понимания известного термина — электродвигательная сила, он, улыбаясь, пояснил:

— Я смотрел на рисунки и думал... А еще до войны, когда я калекой не был, в наш колхоз привезли электромотор. Что-то же заставляло его вращаться, двигаться. Электричество... Или взять молнию, что повалила дуб...

Несколько дней Семен Львович не объяснял Петру ничего, только наблюдал и подсказывал некоторые более простые, более экономные приемы математических преобразований. Он понимал, что лютая судьба лихолетья, изувечив физически хлопца, будто смилостивившись, решила хоть как-то сгладить свою вину — наградила его острым, пытливым умом.

...Глядя на Петра, Семен Львович вспомнил голодные, полные отчаяния и унижения дни, когда он мотался по Галиции и Волыни, устанавливая громоотводы на панских мельницах и фольварках. Работал до кровавых мозолей, вкапывая высоченные мачты с острыми железными стержнями наверху. Он, физик с дипломом Венского университета, получал за свой тяжкий труд лишь несколько злотых, а невеждам-шляхтичам выписывали чеки на тысячи.

Он был уже женат на Авиталь, когда встретился под Брестом с выдающимся польским математиком Зарембой. Они засели в библиотеке фольварка и вместе рассмотрели сложную ситуацию. Она заключалась в некотором несоответствии математической и физической задач, связанных с электродвигательной силой, хотя между этими задачами существовала тесная связь.

— Послушайте, Шимон! — так Заремба называл своего младшего коллегу, знакомого ему еще со студенческих лет. — Идеально заостренного предмета в действительности не существует. Его можно допустить как идеал в математике. И что же тогда оказывается?

— Вай! Я именно и исхожу в своих расчетах из идеального острия, — виновато произнес Семен Львович. — Математическое поведение потенциала вокруг него имеет много общего с поведением потенциала вокруг очень острых проводников. Я рассматривал физическую ситуацию. Напряжение делается таким высоким, что происходит пробой... А вот в математической ситуации такого не случится, потому что в ней нет среды, которой угрожал бы пробой...

— Подождите, подождите... — Заремба что-то лихорадочно принялся считать на листке бумаги. — Ваша правда, нет... Хотя может наступить разрыв самих значений поля... Если подобное произойдет, потенциал в самой точке острия становится неопределенным... Его значение зависит от пути, каким мы приближаемся к острию...

Вскоре эти размышления Заремба отразил в публикации, помещенной в физическом вестнике Французской академии наук. Беседа пошла на пользу. Не забыл он и безвестного строителя громоотводов — выхлопотал Семену Львовичу небольшой курс лекций в Львовском политехникуме.

Жизнь стала немного лучше. С утра он спешил на кафедру физики, потом — в студенческие аудитории, сельские школы.

Не забывал наведываться и сюда, в Зборов. И вскоре подготовил здесь к поступлению в политехнический около десяти одаренных детей сельчан. Вай-мей! Ему удавалось распознавать таланты, вышелушивать их, как жемчужины из раковин.

Не за это ли