– Что? Что? Повтори! – кричал он.

– Она перерезала вены! – Жена захлебнулась.

– Жива?

– Да, жива! Я с ней сейчас в реанимации. Утром. Я утром увидела… дома… в крови…

– Сейчас вылетаю!

– Она сейчас спит. Поставили капельницу… Говорят…

– Кто? Кто говорит?

– Доктор Тернер, он здесь… Они его вызвали… утром сегодня.

– Что он говорит?

Адриана опять зарыдала. Потом он услышал, как кто-то позвал ее. Кажется, Тернер, ведущий врач Одри.

– Мне надо идти, – сказала жена. – Вылетай, ради Бога!

Пот градом лился по лицу. Он вытер его рукой вместе с зажатым в ней телефоном. Нужно ехать в аэропорт, лучше, наверное, в Шереметьево. Нет, в Домодедово, ведь он и прилетел в Домодедово. И брать билет на первый рейс до Нью-Йорка. Он сел в машину. А кто это рядом? А, Вера. Да, Вера. Ему срочно нужно домой.

– Езжай осторожно, – сказала она. – До аэропорта отсюда не близко.

Она не спросила ни слова. Наверное, поняла, что нельзя. Но все это было неважным сейчас. Ему срочно нужно домой. И вдруг слезы страха – такого, который его раздавил, – покатились наружу.

– Мне нужно домой. С Одри там…

– Тогда давай я поведу, – сказала она.

От слез он не видел почти ничего, поэтому и уступил. Вера села за руль. Опять везде пробки, объезды, гудки. К двум часам добрались до аэропорта. С ним был только бумажник и те вещи, которые она собиралась взять в Суздаль.

– Сережа, с машиной что делать?

– С машиной? Максиму скажи. Он ее заберет.

Написал телефон Максима.

– Ну, все. Я пошел.

– Ты прости меня, слышишь? – сказала она.

– О чем ты? – нахмурился он. – Что за глупости?

Компания «Дельта» предложила единственный оставшийся у них билет в бизнес-классе. Он схватил этот билет, и тут объявили посадку. В бизнес-классе можно было задвинуть штору, чтобы никто не приставал. Восемь часов в самолете тянулись вечность. Иногда подступало так, что он зажимал рот подушкой. От слез было легче на две-три минуты.

Самолет приземлился. Он сразу набрал Адриану. Она не ответила. То, что можно позвонить прямо в клинику, не пришло в голову. Он позвонил маме, и слабым детским голосом мама сказала, что она тоже здесь, потому что у Одри сейчас операция.

– Какая?

– Ты сам все поймешь. Но доктор сказал, что ее нам спасут…

И мама заплакала.

Вот клиника. Двери. Вот лифт. К лифту очередь. Но втиснулись все. Вот комната для ожидания. Мама. И Петька с компьютером. Увидев его, они сразу вскочили.

– А где Адриана?

– В уборной. Ей плохо.

– Когда они начали? Что оперируют?

– Там нужно убрать гематому. Она ведь упала… когда это сделала…

– Когда она сделала что?

Жена вошла в комнату. Она была в джинсах. Живот выступает. В лице то же самое, что у него во всем его теле, – панический страх.

– Как ты долетел?

– Долетел, слава Богу. Когда они кончат?

– Они только начали. Часа полтора. Там же ведь гематома.

– Мне мама сказала. Как это случилось?

– Сейчас объясню. А кофе ты хочешь? Вот кофе. Налей папе, Петя.

– Не надо. Я выпью воды. Петька, сядь. Ты сам-то хоть ел? Возьми десять долларов. Тут есть столовая…

– Нет, папа, не надо, я ел. Мы с бабушкой ели.

– Она вскрыла вены. Не вскрыла, порезала. Мне тут объяснили, что дети так делают. – Глаза ее остановились. – Но чаще бывает, что им не тринадцать, как ей, а постарше…

– Неважно! У вас был скандал?

– Сережа! – Мама схватила его за руку. – Тут нет никого виноватого. Мы ужинали: Петька, я, Адриана. И Одри, конечно. Она рассердилась на что-то… Ей-богу, я даже не знаю, на что…

– На то, что стояла бутылка с вином, – сказал глухо сын.

– Она разлила всю бутылку, и я ей велела идти в свою комнату…

Адриана говорила без всякого выражения, с теми же остановившимися глазами.

– Она убежала. И я пошла сразу за ней. Она была зла на меня, очень плакала. Тогда я ушла и легла.

– Я тоже осталась у вас ночевать. Мы с Петей убрали посуду. – У мамы дрожала рука, на которой болтался браслет со словами «I love you» (остался от Тома!). – Он что-то еще почитал, я заснула. В твоем кабинете заснула, как мертвая…

– В четыре я вызвала «Скорую». Пошла покурить на крыльцо и увидела, что свет в ее комнате так и горит. Она часто ночью не спит, ты же знаешь…

Сергею до ярости вдруг захотелось во всем обвинить Адриану, во всем. С ее этим тихим безжизненным голосом.

– А ты не могла ее раньше проверить? – спросил он, темнея лицом и всей шеей.

– Откуда я знала?

В конце концов, понял он, что было ночью. Разрезала вены на левой руке. Не сильно, на самой поверхности кожи, но кровь моментально пошла, и от вида полившейся крови она и упала. Скорее всего, без сознания.

– Упала и стукнулась о сундучок, – сказала ему Адриана. – Ты знаешь, там есть сундучок у нее…

– Я знаю, – кивнул он. – Ударилась сильно?

– Да вроде не очень. Но вот, гематома… Ее надо срочно убрать, а иначе…

Прошел еще час. Они ждали. Потом отправили маму и Петьку поесть.

– Да я и куска не могу проглотить. – У мамы опять задрожала рука.

– Пусть Петя поест. Ты его отведи.

– Я что? Пятилетний? Могу сам дойти.

– Пойди вместе с бабушкой. Супу хоть съешьте. Они с Адрианой остались одни. От долгого страха и от ожидания внутри все как будто сгорело, как в печке. Потрескивали только угли.

– Послушай, – сказал он. – Не мучай себя. Ведь ты ни при чем.

– А кто же «при чем»? – прошептала жена. – Я знаю, что я виновата.

Она «виновата»! Она, а не он, улетевший к любовнице…

(Он вспомнил горячее женское тело с раскрывшимся лоном и весь передернулся.)

«Еще только мне не хватает здесь грохнуться!» – подумал он вяло.

Дверь операционной растворилась, вышел доктор и две медсестры. Они с Адрианой вскочили навстречу.

– Я все удалил, – сказал доктор. – Теперь будем ждать.

– Чего ждать? – Жена задрожала так сильно, что доктор, обняв, усадил ее снова и сел с нею рядом.

– Сама операция, в общем, простая. Но нужно учитывать общий диагноз…

Через двадцать минут им разрешили увидеть Одри. Она была белой, спала. Без кровинки. Нос длинный и острый, совсем не ее. Повязка по самые брови. Они с Адрианой присели на корточки, чтобы хоть почувствовать, как она дышит.