Но вот лямки рюкзака... Совершенно явственно ощущаю струйки крови, текущие в подмышки. Марево пота перед глазами. Или марево дождя. Еще немножко. Запах дыма дарит надежду и силы. Из-за зелени рододендронов, гордо покачиваясь в такт моим нетвердым шагам, выползает крыша. А за ней и весь кош. По непонятно какому зову из коша выскакивают два пастуха. Судя по шапочкам – грузины. Сдирают с меня рюкзак, тащат в дом. Как там хорошо! Тепло очага, сдобренное дымом. Я бы его резал на куски и продавал горожанам. В состоянии эйфории от тепла я ощущаю огонь на щеках. А вот состояние полета после снятого рюкзака – это дано ощутить только посвященным.

Сбрасываю вибрамы, меняю носки на сухие и из самых недр рюкзака достаю пачку гродненской «Орбиты». Самое интересное, сухой! Мужики, затянувшись вместе со мной сигаретами, рассказывают, что сегодня они как раз подстрелили тура, и вот варят его. Одна из подпорок крыши коша обмотана кожей тура. Еще совсем сырой. Готовили мужики тура забавно. Порезали на кусочки и варили в большом котелке. Потом, предварительно израсходовав весь мой спирт, разлили бульон по алюминиевым тарелкам и стали есть куски мяса. С солью. Соль была не простая – смешанная с перцем. Вот она – грузинская острота. А может, они и не грузины? Тут и кабардинцы и вообще намешано всякого. После ужина начался долгий неспешный разговор. Пастухи вспоминали о каких-то немцах, явно привирая. Но гильза в кармане резонировала. Как давно это было? Не могли они ничего такого помнить. Потом они пели что-то на своем языке. А потом – все.

Утром я оставил им буханку бородинского хлеба, соли. Поблагодарил и, совершенно отдохнувший, ушел вверх. Храни их Бог. Хотя пока что хранителем был я. Но об этом я никому даже намекнуть не могу. Кстати, на плечах синяков нет. Вот напридумывал. А нога распухла и болит. Но, учитывая, что болит только мизинец – терплю. Он у меня не толчковый.

Вот он, срез водопада, вдоль которого я шел сегодня. Чистое небо, солнце, брызги воды и рододендроны. Как это не похоже на вчерашние муки. А вот и маленькая площадка над водопадом. Здесь сухо и видна вся долина. Из рюкзака вынимаю дурацкую коробку-футляр. Набор «сделай сам». Вот и делаю. Это я проделывал тысячи раз на тренировках и в деле. В деле, как мне кажется, не часто. Резьба к резьбе. Деталь к детали. Благо все хорошо смазано. Десятимиллиметровое снайперское ружье. Прицельная дальность две тысячи сто метров. Прицел инфракрасный, наводимый по спутниковой подсветке цели. Хлопнули дюбеля, посланные пороховыми зарядами в камни. Ружье замерло в безразличном ожидании. Ждать – это его дело. Мое дело – нажать спусковой крючок, когда пискнет система наведения. Вернее, наводить буду я, а пискнет система, когда наведу крестик прицела на отметку. Человек, идущий по тропе. Так и не дошедший до ее конца.

Неужели простая боль в пальце может вызвать такие дикие ассоциации? Зачем мозги мои так изощренно пытают меня по ночам? Ведь не было же этих снов раньше. Вернее, не чаще раза в год. А тут – лавина. Интересно, я совсем не помню, когда так покорежило мизинец правой ноги, наверное, еще в армии началось. Врачи говорят, что артрит и что надо поехать на грязи. Ну, хорошо, про Терскол я слыхал, грамотный. А вот какой-такой Азау? Какие пастухи? Ружье со спутниками... Тут сперли антенну мою спутниковую на днях. Так что, из-за этого бред? Может, пиво плохое? Да нет, вроде нормальное, «Оболонь». Хотя, какое нафиг нормальное – просто единственное.

Самое обидное, сны меня будят в «час быка» – два ночи, а потом заснуть не могу. Мое ночное бдение – это целая философия. Тут можно действовать по-разному. Если перед сном не было пито пиво и нет нужды бежать опорожнять мочевой пузырь, можно побороться. Надо только не открывать глаза, не думать ни о чем, связанном с реальной жизнью. Лучше всего представить, что ты – звездный капитан и, сжимая в мускулистой руке горячую рукоятку штурвала, направляешь свой корабль в бездонную черноту неба, пролетая мимо пылающих сапфирами звезд, мимо празднично украшенных членами политбюро трибун... Гадство! Гадство!!! Я не туда стал думать!.. Эти трибуны вышибли меня из сна окончательно. Придется помечтать. Например, я иду по улице и нахожу дипломат с миллионом долларов. Вот теперь можно купить машину. Новую, типа С5. Но наличкой принимают или нет? Хотя, имея миллион, что я здесь не видел? С миллионом я поеду в Нормандию и куплю замок. Маленький, но с привидениями. Да, его надо будет отремонтировать. А сколько стоит восстановить кладку в замковой стене? А еще нужна прислуга и еще, говорят, там налог большой на такую недвижимость. Ну почему так! Каким-то уродам – и замки, и все на свете, а тут миллиона не хватает... Долго, с широко открытыми глазами сожалею о миллионе.

А если... На новое, не подкрепленное физическими реалиями «если» сил не хватило. От бреда меня унесло в реальность. Кусок слоистого, перемежающегося полосками темного мяса сала в морозильнике манил, как золото инков. Я его тонкими ломтиками сейчас. Только нож наточить надо. Так, брусок в шкафчике. Господи, когда я этих тараканов выведу! Так, наточили. Нарочито утолщая срез на темных слоях проросшего сала и утончая на белой массе, отрезаю несколько тончайших ломтиков. Теперь, собственно то, из-за чего сало едят. Я не верю всяким философам переходных периодов! Я пью водку холодной. И густой. Я не хочу рисковать и пить гадость. Холод уравнивает в правах тех, кто может купить «абсолют», и тех, кто пьет какой-нибудь вонючий «немирофф». Значицца так! Водку надо достать из морозильника. Подождать несколько минут. Вначале прозрачного стекла бутылка покрывается инеем и делается совсем романтичной. Теперь наливаем рюмку. Пятьдесят граммов. Или еще сколько. Дело вкуса и времени года. Теперь водка внутрь, чеснок куснуть и заесть бутербродом с салом. Тепло... Душа согревается, становится хорошо и хочется спать. И иди себе спи, никаких проблем. Только вкусного хочется еще! Ну не пропадать же уже нарезанному салу? А поспать успеем!

Сегодня не выспался так, что даже не посмел сесть за руль. Отчихался и поехал на работу на метро. А потом на троллейбусе. На «Салюте» в троллейбус села Хельга. Она была в школьной форме с передником. Указательный и безымянный пальцы правой руки были испачканы фиолетовыми чернилами. Она пристроилась спиной к автоматической билетной кассе и грустно смотрела в окно. Солнце, светившее в окно троллейбуса, окрашивало ее вьющиеся волосы в красный цвет. Передник все время спадал с ее правого плеча, и она автоматически поправляла его. На «Лысогорской» она сошла. А я поехал дальше. Всего лишь на одну остановку. Казалось кощунством увидеть ее здесь. В суете, в городской пыли, в моих примитивных проблемах. И еще странно – она юная, как во сне. А я – уже старый козел. И она не кричит мне – «Беги, спасайся...» Мне уже никуда отсюда не убежать.

Какие школьницы могут быть летом? Каникулы! Интересно, а есть таблетки от бреда? Уже, читая объявления на проходной, сообразил. А чегой-то я приперся сюда? Я ведь в отпуске. В моем длинном, положенном по рангу, отпуске. У меня создается впечатление, что я давно не пил с друзьями. Отсюда аберрации поведения. Ну, не сюда я должен сегодня. В ЖЭК, согласно предписанию. Неужели так начинается распад личности? Когда сдуру прешься на работу. Где и о работе поговорить почти не с кем. Да ладно. Это аллергия моя вызывает приступы идиосинкразии. Ну не выспался, ну мозги мутные, ну поперся на работу зря... Кто в детстве хоть раз в воскресенье в школу не ходил? В ЖЭК – так в ЖЭЭ.