Я киваю, закрываю глаза и делаю глубокий вздох, пытаясь расслабиться. Я подозревала, что разговор с мамой окажется нелегким, но не думала, что буду нервничать настолько сильно. Представляю, что было бы со мной, сиди она напротив!

— Не в нем дело, мама. Дело во мне. Я хочу самостоятельно принимать решения.

— Чтобы разочаровывать меня снова и снова?!

Она бьет по самому уязвимому месту: с того дня три года назад самым большим моим страхом было вновь разочаровать ее или бабушку... И она прекрасно это знает, вновь пытается мной манипулировать. Только вот я чувствую, как губы Мирона лаково касаются моего плеча и скользят ниже по руке, и мгновенно расслаблюсь. Я не одна. Уже нет. В этот раз у меня есть поддержка.

— Очень жаль, мама, что мое желание заниматься тем, что мне по-настоящему нравится, тебя разочаровывает. Но знаешь, мне кажется, я способна с этим жить. Хорошего вечера, мама.

Я сбрасываю вызов и, не успев облегченно выдохнуть, оказываюсь опрокинутой спиной на матрас, а Мир нависает надо мной и смотрит мне в глаза с восторгом:

— Смелый фенек! Горжусь тобой.

— Спасибо, — улыбаюсь я.

— Жаль, конечно, что мы не будем учиться вместе, но я все равно рад за тебя. К разговору с Андреем готова?

— После разговора с мамой-то? Да я теперь горы способна свернуть! — смеюсь я, правда, немного нервно. Все еще жду, что она может вновь позвонить. Я никогда не заканчивала наши разговоры первой, да еще и в подобном ключе.

Но все же как это здорово — чувствовать, что отстоял свои интересы!

Мирон склоняется ко мне, чтобы коснуться губами моего носа, и я тут же обхватываю руками его шею и тянусь к нему для поцелуя. В последнее время я ужасно смелая. Плюс, мы взяли за правило закрывать дверь в мою спальню на замок.

Мирон в мгновение ока перемещается по кровати и вот уже лежит параллельно мне, прижимается сильней, углубляет поцелуй. Дыхание уже очень скоро утяжеляется, воздух вокруг словно электризуется, прошивает острыми разрядами кожу, обжигает грудь изнутри.

Мирон почему-то рычит мне в губы и, словно голодный зверь, впивается долгим поцелуем мне в шею, вынуждая меня шумно выдохнуть. Разум буквально испаряется под натиском его жадности. Просто невероятно... Так сладко и умопомрачительно...

И тут сквозь шум в ушах я слышу сначала тревожный стук в дверь, а затем и возбужденный голос младшего братика:

— Люба! Папа вернулся и уже в своем кабинете. Сообщаю, как ты и просила.

— Спасиб-бо, Ник! — выдыхаю я сквозь сухость в горле. — Уже иду.

— Сворачивать горы? — широко улыбается Мир и откидывается на спину. Его голос тоже слегка охрипший. — Удачи, фенек.

— Подождешь меня здесь?

— Эм... — выдохнув, садится он. — На самом деле, мне надо кое с кем встретиться. Приду к тебе, как обычно, после одиннадцати. Будешь ждать? — хитро улыбается в конце.

— Конечно, но... с кем тебе нужно увидеться, если не секрет?

— Секрет, фенек, — подмигивает он и, поднявшись, направляется к двери. — Не волнуйся, расскажу, когда придет время. Обещаю.

— Хорошо, — неуверенно киваю я сама себе и тоже встаю, пальцами расчесывая волосы, чтобы выглядеть прилично, когда войду в кабинет отца.

А что касается таинственной встречи Мирона... Очень надеюсь, что ему понадобилось скрыть от меня не визит к своему отцу. Потому что я сама стала свидетельницей того, как часто он ему звонил, а Мир не брал трубку...

Я продолжаю беспокойно размышлять обо всем этом, вышагивая по коридору к кабинету отца, когда до меня доносятся крики из него. Замираю в паре метров от двери, как раз когда она открывается, и в коридор выходит Галина, крича через плечо:

— Я не намеренна это выслушивать! Мое мнение ты знаешь!

Она с громким хлопком закрывает за собой дверь и еще пару секунд возмущенно дышит, пока, наконец, не замечает меня.

— А, — чуть склоняет она голову вбок и направляется ко мне. На лице гримаса презрения. — Наша невинная девочка... Наверное, стоит рассказать твоему отцу, что ты не брезгуешь подслушивать чужие разговоры, как считаешь?

— Я... нет, я не подслушивала, — тихо оправдываюсь я, опуская глаза. — Я просто...

— Что это?! — достаточно грубо хватает она меня за подбородок и тянет его вверх и вбок, уперев взгляд на мою шею. Кажется, туда, куда меня целовал Мирон... — Засос? Отвечай, дрянная девчонка! Откуда у тебя на шее взялся засос?!

Я вырываю из ее хватки свой подбородок и пальцами пытаюсь прикрыть недоразумение, соображая, что сказать:

— Это... это не засос... это... ожог! Да, ожог! Я обожглась утюжком для волос.

— Ты мне врешь! Маленькая лживая... Где Мирон?! — неожиданно спрашивает она.

— Я... я не знаю. Я его сегодня не видела.

— Снова врешь, — шипит она, сузив глаза. — Ну ничего... Даже не думай, что я это оставлю просто так. На твоем месте я бы уже собрала вещи и уехала к бабке. Поверь мне, там тебе будет гораздо спокойнее.

Она разражается абсолютно сумасшедшим смехом и уходит. А я еще некоторое время стою на месте, не зная, как реагировать на ее угрозу, и реагировать ли вообще. Что еще ужасного она может сделать?

Встряхиваю головой, решая подумать об этом позже или еще лучше — обсудить с Мироном, и, переместив пряди волос на грудь, чтобы папа тоже случайно не заметил то, из-за чего мне ужасно стыдно, я аккуратно стучу в дверь, следом ее открывая.

Папа сидит за столом и трет пальцами виски, лицо усталое и обеспокоенное одновременно, словно он опасается, что сдерживать то, что он сдерживает, его не хватит надолго. Я тоже начинаю волноваться и переживать о том, что зашла не вовремя.

— Мне... мне зайти в другой раз, пап?

— Что? — он обращает лицо ко мне, и черты его мгновенно светлеют, словно внутри переключили тумблер. — Нет. Проходи, солнышко. Мне и самому не терпелось пообщаться с тобой наедине.

А вот это неожиданно, потому я смущенно закусываю нижнюю губу, пытаясь представить, о чем он хочет со мной поговорить. Но идей нет. Вообще. Если только... О том, что вчера сказала бабушка? Правда, я боюсь, что не готова с ним это обсуждать...

Папа поднимается из-за стола и, протянув одну руку ко мне, второй указывает на диван: