— Ладно, у нас еще полно времени. Берлин уже недалеко, и вообще, после двадцати потерянных лет еще несколько часов уже не имеют значения.

— Семнадцать лет, Джулия, а не двадцать.

— Ну и что это меняет?

— Три года жизни — это много. Поверь мне, я знаю, что говорю.

Отец и дочь остались лежать — она на траве, он в желобе горки, — не шевелясь, подложив руки под голову и неотрывно глядя в небо.

Прошел час, Джулия задремала. Энтони глядел на спящую дочь. Ее сон казался спокойным, и лишь временами, когда ветер взметал ей волосы и они падали на лицо, она недовольно морщилась. Тогда Энтони осторожно протягивал руку и бережно отводил с ее лба мешавшую прядь. Когда Джулия открыла глаза, небо уже темнело, близился вечер. Энтони рядом не было. Джулия огляделась, ища взглядом отца, и заметила его в машине, на переднем сиденье. Надев туфли — странно, она совершенно не помнила, когда сняла их, — она побежала к стоянке.

— Я долго спала? — спросила она, отъезжая.

— Часа два, а может, и больше. Я не обратил внимания.

— А ты что делал?

— Ждал.

Машина выехала со стоянки и помчалась по шоссе. Потсдам был теперь всего в восьмидесяти километрах.

— Мы приедем уже затемно, — сказала Джулия. — И я понятия не имею, где искать следы Томаса. Больше того, не знаю, по-прежнему ли он живет здесь. В общем-то, ты и правда втравил меня в настоящую авантюру… Ну кто сказал, что он обязательно должен быть в Берлине?

— Да, верно, это лишь одна из гипотез, особенно если учесть возросшие цены на жилье, женитьбу, появление на свет тройняшек и родню жены, которая переселилась вместе с ними в какую-нибудь крепкую деревенскую хоромину.

Джулия бросила на отца яростный взгляд, но он снова ткнул пальцем вперед, веля ей смотреть на дорогу.

— Просто поразительно, до чего страх может замутить разум, — добавил он.

— На что ты намекаешь?

— Да так просто, сказал, и все. Кстати, я не хотел бы вмешиваться не в свои дела, но, по-моему, тебе давно пора сообщить о себе Адаму. Сделай это хотя бы ради меня: я уже не в силах слушать Глорию Гейнор, она скулила у тебя в сумке все то время, что ты спала.

И Энтони запел во весь голос, язвительно пародируя «I Will Survive». Джулия изо всех сил старалась сохранять серьезность, но чем громче распевал Энтони, тем сильнее ее разбирал смех. На въезде в предместье Берлина они оба уже хохотали.

Энтони указал Джулии дорогу к «Brandenburger Hof Hotel». He успели они подъехать, как им навстречу вышел швейцар, почтительно приветствуя выходившего из машины мистера Уолша. «Добрый вечер, мистер Уолш!» — сказал в свою очередь и портье, пропуская их в вертящуюся дверь отеля. Энтони пересек холл и подошел к стойке, где регистратор поздоровался с ним, также назвав по имени. И, хотя они не бронировали номера, а гостиница в это время года была забита постояльцами, он заверил, что предоставит им два люкса — вот только, к великому его сожалению, они находятся на разных этажах. Энтони поблагодарил его, добавив, что это не имеет значения. Отдав ключи бою, служащий спросил у Энтони, не желает ли он, чтобы им оставили столик в «гастрономическом» ресторане отеля.

— Хочешь поужинать здесь? — спросил Энтони, обернувшись к Джулии.

— Ты что, акционер этого отеля? — осведомилась та.

— Если не хочешь, — продолжал Энтони, — то я знаю чудесный азиатский ресторанчик в двух минутах ходьбы отсюда. Ты по-прежнему любишь китайскую кухню?

Джулия не ответила, и Энтони попросил заказать им столик на двоих на террасе «China Garden».

Умывшись и приведя себя в порядок, Джулия разыскала отца, и они отправились в ресторан пешком.

— Тебя что-то угнетает?

— С ума сойти, как здесь все изменилось, — ответила Джулия.

— Ты позвонила Адаму?

— Да, позвонила, когда была в номере.

— И что он тебе сказал?

— Что ему меня не хватает; что он не понимает, почему я так спешно уехала; что он хотел бы знать, за чем это я гоняюсь; что он прилетел за мной в Монреаль, но мы разминулись буквально на какой-то час.

— Представляешь его вид, если бы он застукал нас там вдвоем?

— И еще он четыре раза попросил меня поклясться, что я путешествую одна.

— Ну и?..

— Я солгала четыре раза.

Энтони открыл дверь ресторана и пропустил дочь вперед.

— Смотри, если будешь продолжать в том же духе, войдешь во вкус! — со смехом сказал он.

— Не вижу в этом ничего смешного.

— Как-никак мы приехали в Берлин на поиски твоего первого возлюбленного, а ты чувствуешь себя виноватой в том, что не можешь признаться своему жениху, что побывала в Монреале вместе со своим отцом. Может, я и ошибаюсь, но мне твое поведение кажется весьма комичным — чисто женским, но комичным.

Во время ужина Энтони разработал план поисков. Завтра, как только они встанут, нужно будет пойти в профсоюз журналистов и проверить, не состоит ли у них на учете некий Томас Майер. На обратном пути из ресторана Джулия повела отца к Тиргартен-парку.

— Вон там я спала, — сказала она, указав на раскидистое дерево вдалеке. — Просто фантастика какая-то — мне чудится, будто все это было только вчера.

Энтони с хитрым прищуром взглянул на дочь, затем сплел пальцы обеих рук и подставил их ей.

— Что ты делаешь?

— Ступеньку для тебя — давай лезь скорей, пока нас никто не видит.

Джулия не заставила себя просить и вскарабкалась с помощью отца наверх.

— А ты как же? — спросила она, оказавшись по другую сторону ограды.

— А я лучше пройду через турникет, — сказал он, указав на вход поодаль. — Парк закрывается только в полночь, а эти эскапады мне в мои годы уже не под силу.

Встретившись с Джулией внутри парка, он повел ее на лужайку, и они уселись у подножия той самой старой липы.

— Странное совпадение: мне тоже несколько раз случалось устраивать сиесты под этим деревом, когда я жил в Германии. Это был мой любимый уголок. Во время каждого увольнения я приходил сюда с книгой, читал и поглядывал на девушек, которые прогуливались по аллеям. Надо же, мы с тобой в одном и том же возрасте сидели в одном и том же месте, только с разрывом в несколько десятилетий. Если принять в расчет монреальскую башню, у нас теперь есть целых два места, о которых мы можем вспоминать вдвоем; что ж, я очень доволен.

— Я всегда приходила сюда с Томасом, — сказала Джулия.

— Неужели?! Слушай, я начинаю проникаться симпатией к этому парню.

Издали донесся трубный призыв слона. Берлинский зоопарк находился на краю парка, буквально в нескольких метрах от них.