Дверь в комнату распахнулась, и на ее середину быстро вышел стройный, щеголевато одетый офицер с пышными, слегка вьющимися волосами и рыжими тараканьими усами вразлет, в сопровождении двух солдат.

– Ну как, господин Армантье? Вы узнаете этого подлого лазутчика, которому удалось бежать из плена после беседы с вами при Бородине? – строго спросил щеголя Давыдов по-французски.

Николай вновь оробел: пред ним стоял Армантье. Из-под самого носа этого офицера ему удалось недавно чудом бежать.

– Что-то не при-пом-ню, – растягивая по слогам каждое слово, отвечал Армантье, служивший адъютантом у грозного генерала.

– Гляньте-ка на меня хорошенько, – воспрянувши духом, молвил партизан. – Помните, чем закончилась та страшная битва? Я был ранен в ногу, а вы милосердно распорядились прислать ко мне доктора. Доктор перевязал мне рану, дал испить из фляги глоток рому для бодрости и опекал нас, калек, еще сутки... А ночью, отпросившись у патруля по нужде, я нырнул во тьму и бежал к своим. Вы говорили со мной последним...

– Возможно, – медленно проронил Армантье. – Вполне возможно, и был такой эпизод при Бородине. Но, поверьте мне на слово, в то тяжелое время я был до глубины души потрясен сражением, я ни за что на свете не опознал бы вас при генерале. С раннего детства у меня случались провалы в памяти. Зато до конца своих дней я не забуду скупую слезу русского офицера, скончавшегося прямо на моих руках от ранения в грудь. Глаза его были печальны и черны, как вишни. А вдоль щеки змеился рубец от давнего сабельного удара. Словом, если вы мне не верите, – печально развел руками Армантье, глядя в глаза Давыдову, – я готов разделить тяжкую участь вашего партизана.

– Хорошенько запомните, адъютант Армантье, – как бы взвешивая на весах каждое слово, произнес Давыдов, – партизаны вовсе не изверги, каковыми их представляет себе ваш генерал. Партизаны мстят врагу за грабежи, насилие и вероломное вторжение на нашу священную землю. Но мы христиане, и души у нас сердобольные. Мы умеем платить добром за добро. А теперь поклонитесь нашему казаку. Он дважды попадал в плен и дважды был на вершок от смерти. Армантье низко склонил голову перед Николаем.

– После Бородина вы не унизились до мести и оказались на высоте. Облегчали страдания наших искалеченных солдат. За это я дарую вам свободу!

– Право, не знаю, как благодарить вас, – растроганно произнес француз.

– Под утро партизаны отведут вас в безопасное место. А вашего соратника Жана Ризо мы допросим по всей строгости. Да, вот вам мой совет на прощанье! Непременно передайте Бараге-Дильеру: пусть его люди не грабят наши селения, не истязают крестьян и не попадаются на нашем пути. Прощайте!

Спустя две недели после освобождения Армантье Бонапарт выразил свое неудовлетворение нерешительными действиями губернатора Смоленска. Бараге-Дильер был извещен о движении русских войск, но не сумел мобилизовать отряд для отпора им и не очистил местность от постоянных набегов партизан. Разгневанный император лишил небоеспособного генерала команды его и сослал в Берлин. Там он должен был предстать перед судом.

Партизаны продолжали успешно действовать вдоль Смоленской дороги. Красноречивое свидетельство тому – рапорт Давыдова, поданный на имя атамана Донского казачьего войска Платова в конце сентября 1812 года: «От выступления моего из армии с отрядом, мне вверенным... в месяц я успел взять в плен 1539 человек, положил на месте почти вдвое неприятеля, отбил обозы, сжег и доставил начальству несколькопалубов со снарядами, фур с патронами, одеждою и разным продовольствием. Во всех сих успехах особенно мне спомоществовал отряд Донского войска, коего об отличной отважности и неусыпной деятельности я не могу умолчать перед вашим высокопревосходительством». При этом он просил атамана войска Донского наградить особо отличившихся казаков и гусар.

Платов вскорости ответил Денису Давыдову на его рапорт горячим, дружеским письмом. Он от души радовался победным действиям партизан, а в конце послания сделал такую приписку: «Бей и воюй, достойный Денис Васильевич, и умножай славу оружия российского и своего собственного!»

Однако партизанская война проходила далеко не всегда так победоносно и гладко, как может показаться на первый взгляд, случались отступления, бывали и поражения.

...Луга и опушку окутал зыбкий, сырой туман. В полутьме лошади в седлах покойно жевали пожухлую, схваченную ночными морозцами траву. Партизаны расположились в глухом овраге. Казаки и гусары точили сабли, грелись у огня, сушили мокрую одежду и обувь.

Из ближней деревни прибежал встрепанный, оробевший мужик и сообщил дозорному:

– Недалече, версты за три отсюда, француз-лиходей ведет отряд пленных солдат в Юренево.

Давыдов со вниманием выслушал крестьянина и поинтересовался:

– Какова сила неприятеля?

– В охране около трех человек, – отвечал мужик. – Одних пленных французы заперли в церкви, других разместили по избам.

– Благодарствую!

Давыдов похлопал мужика по плечу, велел его накормить, а сам призадумался: «Едва ли подвернется другой такой случай, как нынче. Правда, люди устали, промерзли до костей. Да и выдержат ли?! Нападать одним, без поддержки, слишком рискованно. А с другой стороны, ежели отложить налет до другого часа, то можно и вовсе прозевать. Надо выручать своих из беды!».

Затем Давыдов созвал партизан к костру и отдал приказ:

– Едем тихо! Коней ставим в надежное место, а сами врываемся в избы...

Казаки и гусары под прикрытием тумана спустились в лощину. А когда они скрытно подобрались к Юреневу, транспорт неприятеля с пленными русскими солдатами снялся и покидал ночлег. Телеги тянулись по дороге, а к селу подошли еще три батальона французов, направлявшихся из Смоленска к Москве. Но обо всем этом вожак партизан ничего не знал.

Тем временем шестьдесят партизан уже ворвались в село и вступили в бой. Их встретил плотный заградительный огонь трех батальонов пехоты. Французы попрятались в избах и палили из окон по всей улице. Казакам пришлось спешно отходить к лесу. Там их ждало подкрепление. Из шестидесяти человек пало и было тяжело ранено тринадцать.

Несмотря на потери, ротмистр Чеченский вновь атаковал французов. Однако неприятель усилил огонь пуще прежнего. Много казаков полегло в том кровавом бою. И тогда Давыдов приказал партизанам поджечь избы, где засели враги. Французы в ужасе начали выбегать из укрытий.

Чеченский воспользовался паникой в рядах неприятеля и пленил двадцать рядовых и одного капитана. Ночной налет на пылающее село складывался явно не в пользу партизан. Не желая более рисковать людьми, Давыдов приказал немедля отступить.

«В «малой войне» разведке надлежит зорко и неотлучно следить за продвижением войск неприятеля», – не раз говаривал вожак партизан. После неудачи в Юреневе Денис Васильевич сделал для себя вывод раз и навсегда: не горячиться с принятием тех или иных решений, в особенности при действиях в тылу врага. «Десять раз отмерь, а один отрежь!» – стало его неизменной партизанской заповедью.