Только сейчас ничего не изменить. Имеем то, что имеем.

Леся выходит из кабинета с бумагой в руках. Ее потрясывает. Веду к машине и забираю лист, не спрашивая. Какие-то препараты.

— Это все? Или еще что нужно?

— Нет. Яр. Я сама.

— Молчи. Что врач сказал?

Больше для поддержания разговора. Я ведь могу ему позвонить и выяснить подробности.

— Я ударилась обо что-то головой. Все обработали. Сотрясения вроде нет. Сказал звонить, если мне станет плохо.

Киваю и веду машину к ее дому. По хорошему мне нужно отчитаться перед ее родителями, что и намереваюсь сделать. Я виноват. Еще как. Знала бы она, насколько гадко я сейчас себя чувствовал.

Даю ей свою толстовку, которая висела на спинке сиденья. Принимает, ничего не произнося.

— Спасибо.

Бросает мне и хочет уйти, но я задерживаю, хватая за тонкое запястье.

— Лесь, стой. Я должен… — Вот совсем не мое признавать вину.

Нельзя было так резко и… Идиотское поведение.

— Что?

Голубые глаза увеличиваются в ожидание. От такого зрелища меня коротнуло. Черт!

— Прости. Я не должен был тебя целовать при всех. — Не моргаю, пока Смирнова смотрит на меня во все глаза. — Но я бы все равно это сделал.

— Почему?

— Лесенька, не спрашивай то, что и так очевидно. Давно хотел тебя попробовать. И попробовал. Не жалею. Жалею, что не сделал это наедине. Андестенд?

Глава 24. Яр потопчется по твоему сердечку

Олеся

Мне кажется, мир перевернулся. Вчера. В тот самый момент, когда моя нога скользнула в пустоту. Тогда, когда Ярослав спас меня и смотрел так, что до костей пробирало. И я знаю, что совсем не от холода или испуга. В его взгляде было что-то новое. То, чего я не замечала раньше. Конечно, можно было все списать на удар и стресс, но мне хотелось верить в иное.

Именно по этой причине, проснувшись рано утром, я не спешила вставать. Разглядывала потолок и думала о Войском, словно больше не было проблем. Просто он не выходил у меня из головы. Эти влажные волосы, спадающие на лоб. Длинные черные ресницы. Темные глаза. Хищный взгляд на мои губы. И извинения.

Шок от такого признания еще не прошел. Его слова звучали на повторе. Снова и снова я прокручивала их, анализировала и поняла, что я действительно ему нравлюсь, иначе зачем гордецу просить прощения? Значит, поцелуй был не для показухи, а просто потому что ему хотелось. Не может же человек целовать того, кто ему неприятен?!

Встать все-таки пришлось, потому что снизу послышались голоса. Лучше не ждать момента, когда в комнату нагрянет с проверкой мама или тёть Соня. Вчера мне удалось пройти к себе не замеченной, и объяснений я избежала. К тому же ситуация с Владом оставила свой отпечаток. Как мне теперь выходить на работу в кафе? И разрешит ли тётушка?

От мыслей, которые закопошились в голове, я застонала. Присев на кровати, тут же замерла, потому что на столе лежал пакетик, а дверь на балкон была приоткрыта. Вчера я не потрудилась проверить, закрыта ли она, и сразу легла в кровать, скинув с себя влажную одежду и укутавшись в одеяло. Медленно поднялась и подошла к столику, на котором лежал белый пакет с логотипом одной из аптек города. Я приоткрыла его и увидела те самые названия на коробочках, которые рекомендовал доктор.

Яр…

Он забрался на балкон, чтобы принести мне лекарства. Он был в комнате, пока я спала?!

Я даже не знала, радоваться мне или испугаться. Не забыл. Он не забыл. Позаботился обо мне. Еле сдержала улыбку, прикусив нижнюю губу. Сам Войский нагло вторгся в мое личное пространство. Ночью.

Я поверить не могла, что все это происходило со мной, и только шишка на затылке была свидетельством реальности событий.

— Проснулась? — Вздрогнула от голоса матери, которая открыла дверь и стояла на пороге.

— Да.

Мама хмурилась, а я встала так, чтобы она не заметила пакет, который принес Ярослав. Не хотелось врать, но и рассказывать о том, что случилось, не было желания. Тем более маме. Тем более сейчас.

— Спускайся. Завтрак уже на столе.

— Хорошо. Сейчас спущусь.

Выдавила из себя улыбку и ждала, когда мамуля уйдет. Пакетик пришлось убрать в тумбочку и прикрыть тетрадями. Не готова обсуждать то, что происходит между мной и Войским. Я быстро привела себя в порядок и помчалась вниз, стараясь не замечать легкое недомогание и нытье мышц. Списала все на стресс, а он был. Еще какой.

— Ты поздно вернулась, — начала тёть Соня, внимательно глядя на меня, — наконец-то нашла друзей?

— Да, есть парочка.

Мама молчала, но я чувствовала, что ее что-то беспокоит. По взгляду понятно. Задумчивая. Хмурится все время, хотя обычно улыбается. Что-то точно случилось, и почему я думаю, что это что-то связано со мной?

— Я вчера парня видела, с которым ты английским занимаешься. — Тётушка решила устроить допрос с пристрастием, поэтому я усиленно делала вид, что увлечена завтраком. — Кто он?

— Ярослав.

— А фамилия есть у Ярослава?

Пришлось все же оторвать глаза от тарелки с овсянкой и ягодами.

— Войский. С ним тоже нельзя общаться?

Не знаю, по какой причине так резко спросила ее. Тёть Соня точно не ожидала такого тона и вопросительно подняла брови, переглядываясь при этом с мамой.

— Нет. Мальчик другого круга, да и… — Тётушка тяжело вздохнула и отодвинула от себя тарелку.

— Что и? Что не так с Яром?

— Не буду наговаривать на него. Просто… я не думаю, что парень с психологическими проблемами сейчас тебе нужен, племяшка.

— С какими еще психологическими проблемами? Мам?

Что тётя, что мама, смотрели на меня с каким-то сожалением, и это ужасало.

— Несколько лет назад тут шторм был. Долго последствия разгребали, но не суть. Так вот. Твой друг с матерью вышли в море на яхте. Естественно, случилось несчастье. Не знаю, что там и как произошло, но этого мальчика…

— Ярослава.

Даже дышать перестала, слушая рассказ тёти, но сердце так стучало, что становилось страшно.

— Да, Ярослава. Его на пирсе нашли. Самое трагичное, Скелетик, что он маму свою на руках держал. Мертвую. Захлебнулась. — Тёть Соня покачала головой, а мама без отрыва смотрела на меня. — Он, конечно, герой. Говорили, что в ненастье этот Ярослав смог проплыть… даже не знаю, сколько сотен метров… — Тётушка снова тяжело вздохнула, а у меня затряслись руки.

Крупной такой дрожью. Боже… Как это… Ужасно…

— Мне безгранично жаль, Лесенька, и его, и женщину ту. Весь город судачил