— Но разве это так ужасно — беседовать с кроликами и писать стихи? — Лично мне это показалось очень романтичным и очень ирландским занятием.

— Если бы ты почитала мои стихи, то поняла бы, что в этом ужасного.

Я засмеялась, но не очень громко, чтобы не обидеть нечаянно Гаса.

— К тому же кролики совершенно никудышные собеседники, — добавил Гас. — У них только два предмета разговора — морковь и секс.

— Ха-ха!

— Итак, как только я выбрался оттуда, то немедленно забросил поэзию и творческие муки подальше.

— Не вижу ничего плохого в творческих муках, — возразила я, поскольку мне был очень симпатичен образ Гаса-поэта.

— А я вижу, Люси. Это скучное и малопочтенное времяпрепровождение.

— Да? А мне нравятся творческие, мятущиеся личности…

— Нет, Люси, ты должна пересмотреть эту точку зрения, — твердо сказал Гас. — Я настаиваю.

— А какие твои родители? — спросила я, меняя тему.

— Хуже всех — мой отец. В нетрезвом состоянии он превращается в чудовище. А в нетрезвом состоянии он находится почти постоянно.

— А твоя мать?

— А она ничего не делает. То есть она много чего делает — готовит, стирает и все такое, но она не делает ничего, чтобы братья и отец нормально себя вели. Думаю, она боится. Зато она много молится. И плачет — это наше фамильное свойство, мы очень плаксивый народ.

— А сестры у тебя есть?

— Две, но они давно не живут с родителями. Элинор вышла замуж в девятнадцать лет за мужчину, который годился ей в дедушки. За Фрэнсиса Кэссиди из Леттеркенни. — Гаса явно развеселило это воспоминание. — Он только один раз приходил к нам на ферму — чтобы попросить руки Элинор. Наверное, зря я тебе об этом рассказываю, потому что ты сочтешь нас настоящими дикарями, но мы всей толпой прогнали его. Мы даже пытались спустить собак на бедного старика Фрэнсиса, но они отказались кусать его: боялись заразиться чем-нибудь, по-моему.

Гас пристально посмотрел мне в глаза:

— Мне должно быть стыдно, да, Люси?

— Нет, — чистосердечно сказала я, — ты очень смешно рассказываешь.

— Я знаю, это было не очень гостеприимно с нашей стороны, Люси, но у нас совсем не было развлечений, а Фрэнсис Кэссиди — гораздо хуже любого из нас, поверь мне. И еще у него, должно быть, дурной глаз, потому что после его визита куры не неслись четыре дня, а у коров не было молока.

— А что случилось со второй твоей сестрой?

— Эйлин? Она исчезла. Никто из местных парней не взял ее замуж — наверняка всех распугал Фрэнсис Кэссиди. Мы заметили, что ее нет, только когда не получили завтрак — тогда как раз был сенокос, и мы рано вставали, а Эйлин должна была готовить нам еду.

— И куда она уехала?

— Не знаю. Скорее всего, в Дублин.

— И что, никто не искал ее? — спросила я негодующе. — Неужели никто не волновался о том, где она и что с ней?

— Еще как волновались. Завтрак-то с тех пришлось готовить самим.

— Как так можно? — окончательно расстроилась я. История Эйлин произвела на меня куда большее впечатление, чем Фрэнсис и собаки. — Это ужасно, просто ужасно.

— Люси, — сказал Гас, сжав мою ладонь. — Я не волновался о том, что мне придется самому готовить завтрак. Я хотел отправиться на ее поиски, но па сказал, что убьет меня.

— Тогда ладно, — немного успокоилась я.

— Я скучал по ней, она была славной девушкой, мы даже иногда разговаривали. Но я был рад, что она смогла уехать из дома.

— Почему?

— Она была слишком умной, чтобы работать в деревне, а па в то время стал поговаривать о том, что отдаст ее в жены одному из двух древних стариков, живших на соседней ферме. Понятное дело, па хотел заполучить их землю.

— Какое варварство! — ужаснулась я.

— Некоторые люди называют это экономической необходимостью, — сказал Гас. — Но я не из их числа, — торопливо добавил он, когда я сурово на него взглянула.

— Ну и что же стало с бедной Эйлин? — спросила я, чувствуя, что мое сердце разрывается от жалости. — Ты хоть раз получал от нее весточку?

— Я думаю, что она в Дублине, но она ни разу не написала, так что точно ничего сказать не могу.

— Как это печально, — вздохнула я.

Потом мне пришла в голову одна мысль, и я внимательно посмотрела на Гаса.

— А ты случайно не выдумал всю эту историю, а? Это не одна из твоих выдумок вроде соседки Элизабет?

— Что ты, — запротестовал он. — Конечно, нет. Честное слово, Люси. Я никогда не шучу над серьезными вещами. Хотя я предпочел бы, чтобы история о моей семье была всего лишь сказкой. Наверное, тебе, городской интеллигентной девушке, моя родня показалась сборищем странных людей.

Странно, но мне так не казалось.

— Видишь ли, мы жили очень изолированно, — объяснил Гас. — Ферма стоит в уединенном месте, мы редко видели других людей, и мне не с кем было сравнить своих родственников. И довольно долго я считал, что все наши драки, ссоры, вопли и слезы — нормальное явление и что все люди так живут. Знаешь, когда я уехал из дома, то для меня было большим облегчением узнать, что на самом деле мои подозрения имели под собой основания: мои родители и братья действительно сумасшедшие, как я и думал. Такова история моего происхождения, Люси.

— Что ж большое спасибо за твой рассказ.

— Тебя не испугало услышанное?

— Нет.

— Не может быть! Или твоя семья тоже сумасшедшая?

— Да нет, они довольно обыкновенные люди.

— Тогда почему ты так терпима к моим родственничкам?

— Потому что ты — это ты, а не они.

— Боюсь, все не так просто, Люси Салливан.

— Почему же? Все именно так просто, Гас… а как дальше?

— Гас Лэйван.

— Приятно познакомиться, Гас Лэйван, — сказала я, пожимая его руку.

Люси Лэйван, тут же прикинула я. Люси Лэйван? Да, звучит совсем неплохо. А может, оставить и мою фамилию? Люси Салливан Лэйван. И тоже очень благозвучно.

— И мне очень приятно, Люси Салливан, — торжественно сказал Гас. — Хотя, кажется, я это уже говорил?

— Да, вчера вечером.

— Сегодня я с удовольствием повторил это, Люси. Пойдем выпьем пива?

— Э-э… ладно, пойдем, раз тебе хочется. Ты уже достаточно погулял?

— Я погулял достаточно для того, чтобы захотеть пить, это я погулял достаточно.

— Хорошо.

— Ты не знаешь, сколько сейчас времени?

— Не-а.

— У тебя нет часов?