Так что домой возвращались со спокойной душой: дальше пускай наверху голову ломают — зима длинная…

Но на следующий год эти края уже называли в газетах не иначе как примыкающими к зоне межнационального конфликта, и геофизикам было там, понятно, не место. А еще через год стали они как бы и вовсе чужой территорией. Знакомого командира отозвали. Проездом в Москве он навестил начальника, успевшего шагнуть на пару ступенек по должностной лестнице. Рассказал, что армяне объявили станцию своей — только на кой она им сдалась вне всей системы?

По его словам, бомба мирно покоилась в земле — никто о ней не проведал, никто не проявлял интереса… А здесь, распрощавшись с надеждой бомбу вернуть, про нее старались попросту не вспоминать. Покуда министерских олимпийцев не перетасовали снова и в процессе разных ревизий не выплыли опять старые документы, а с ними и старая головная боль — изыскать способ и вывезти хотя бы в Россию.

Я спросил: а зачем, собственно? Если она надежно похоронена, если шансы, что кто-то ненароком ее откопает, пренебрежимо малы… Взорваться сама она не может: подлодки на дне морском и те пока не взрываются. Так пусть и лежит себе в своей пещере.

Сейчас она менее опасна, чем станет в любом другом варианте.

— Нельзя, — разъяснил Андрюха. — Она же на балансе.

— Ага. У завхоза. — Я живо представил себе соответствующую графу материального отчета.

— Ну, не на балансе… как-то там еще… суть в том, что она за ними числится. И липовый акт о взрыве не составишь, его наблюдатели от вояк должны подписать. Как быть? Вдруг инспекция, вдруг потребуют предъявить? Вот они и боятся. Одно дело — отвечать там за неправильное хранение или что-нибудь в таком роде. А тут — совсем потеряли! Ты только вообрази, если сведения просочатся и дойдут до армян: атомная бомба скрытно заложена на территории другого государства! — во что это выльется, в какой политический скандал…

Я замахал руками:

— Все, все… Про политические скандалы — это для меня уже слишком.

— Постой, я не договорил. Я что думаю: почему бы нам с тобой не съездить?

— Чего? — не понял я. — Куда?

— Заберем ее. А нам заплатят. Видел я ее — она не очень большая.

В рюкзак влезет элементарно. Тяжелая, правда. Килограмм сорок.

День сегодня получился долгий и пронзительно бездарный. Я устал и не был настроен подыгрывать.

— Слушай, когда нечем развлечься, нужно либо есть, либо спать.

Мы уже поели.

— Не, я серьезно, — сказал Андрюха.

Я едва не застонал. Я почувствовал себя так, будто меня зомбируют или подвергают гипнозу. Еле на стуле держусь, засыпаю, после курицы и двух бутылок крепкого пива свинец растекся от лобных долей к затылку — и в этот обескровленный мозг мне начинают внедрять откровенную туфту!

— А с теми, кто должен нам заплатить, ты уже поделился своими планами? Или сделаем им сюрприз?

Не трепать бы языком невесть о чем, а послать Андрюху к чертям собачьим и первым уйти в комнату — тогда кровать на ночь достанется мне.

— Он сам завел разговор… И он действительно — шишка, многим ворочает. Деньги будут.

— То есть вышли покурить…

— Он не курит, — сказал Андрюха. — Мужик этот — не курит.

— …и образовалось, между прочим, предложеньице — не привезешь ли бомбочку? Серьезней не бывает.

— Напрямик не предлагал. Намекнул.

— Намекнул! Андрюха, я тебя разочарую. Он, может, на что и намекал, но ты намек расшифровал неправильно.

— Почему? Тогда для чего он посвящал меня в эти их дела кулуарные?

— Да потому, что какие бы сложности ни испытывали твои бывшие начальники, к посторонним раздолбаям в таких ситуациях не обращаются.

— А к кому? Ты не забывай, там теперь все, самостоятельная страна, забугорье. Военных даже теоретически не отправишь.

— Ерунда! Под чужим видом — запросто, кого угодно. Граница ведь не закрыта. Не военных, так гэбэшников. Вот под твоим. Не так уж трудно изобразить геофизика.

Андрюха покачал головой.

— Не годится. Для них ведь по-прежнему самое важное — сор не выносить из избы. Через столько лет — тем более. И, кроме меня, он, считай, уже и не найдет никого, кто с ним в том сезоне работал и знает местность. Ну, разве еще взрывник один до сих пор в партии. Я-то как раз не посторонний. Я самолично шахту под эту штуку пробивал. Меня ночью разбуди, я вспомню приметы, где она зарыта. А взрывник точно не поедет. У него пунктик на радиации. Когда бомбу опустили, дыру за сто шагов обходил.

— Отлично! — развеселился я. — Она еще и светит!

— У страха глаза велики. Заряд в ней слабый. И защита — откуда вес? Солдаты вон с ней валандались, ничего… Нет, разумеется, я не самоубийца. Сначала обмеряем ее из тоннеля. Радиометр добуду.

Он, в общем-то, все уже прикинул. Садимся на ереванский поезд (некоторое время назад с ними было весьма неровно, но Андрюха звонил в справочную вокзала и выяснил, что регулярное движение давно восстановлено). При себе имеем бумагу, где значится, что мы командированы за научными образцами, заготовленными экспедицией еще до начала карабахских событий, — якобы тогда вывезти их не успели. Подчеркнуто, что результаты исследований, для которых данные образцы нужны, планируется впоследствии передать Армении, поскольку они могут способствовать обнаружению здесь новых месторождений полезных ископаемых. По Андрюхиной мысли, такая клюква послужит нам лучшим пропуском и обеспечит от подозрений тем вернее, чем чаще и настойчивей мы станем на нее ссылаться. Дальше, из Еревана, добираемся рейсовым автобусом или попутками…

— Каким автобусом?! Ты с луны свалился? — Я поймал себя на том, что уже втягиваюсь помимо воли и обсуждаю заведомую пустышку почти с увлечением. — По радио говорили: в Ереване электричество включают на три часа в сутки. С бензином, думаешь, лучше картина. Они воюют с Азербайджаном. Забыл?

Но там, куда нам надо, он полагает, некому и незачем воевать.

Там только крестьяне, пасут своих овец. Ничего важного, дороги и то нет приличной. Что касается бензина… какие-то машины по трассе все равно ходят. Пусть военные. Нам и выгоднее останавливать военные — из тех же, демонстративных, соображений: раз мы ни от кого не прячемся, следовательно, не держим камня за пазухой и намерения наши воистину чисты. А от шоссе не слишком далеко и пешком: половина зимнего дня пути до деревни и потом еще километров пятнадцать. Наше появление деревню не удивит, жители привыкли к экспедициям: раньше, до Андрюхиной, у них много лет подряд размещались геологи. Стоит, должно быть, нетронутым и выстроенный геологами сарай. Вряд ли его разрушили и растащили ящики со старыми кернами (керны — это пробы породы, каменные цилиндры размером со стакан). Ящики, конечно, удобные и много для чего сгодились бы, но у армянских крестьян Андрюха наблюдал строгие патриархальные нравы: они не позарятся на чужое, покуда помнят хозяина и не убеждены, что тот пропал навсегда. В деревне мы разживемся лопатой и киркой — разбить плиту. Переночуем в сарае или воспользуемся чьим-нибудь гостеприимством. А утром, убедившись, что не предвидится метели, выходим за бомбой.