Пожил он там с монахами, пожил и очень их полюбил, но они тем не менее попросили его их оставить: работать он не любил, много болтал, кушал с аппетитом, да и вообще был «другого духа». Словом, обременял он их. Дали ему письмо монашкам сухумской церкви, те купили ему билет, так он добрался до Омска и прямиком направился в храм.

Батюшка его взял псаломщиком, поселил у себя, а тамошний владыка пообещал способствовать в получении паспорта — Сережа сказал ему, что паспорт у него украли, — а затем и постричь его в чтеца.

Но певчая, которая воспылала к молоденькому псаломщику любовной страстью, все испортила. Все приставала к нему, за руки хватала, подарки дарила. А Сережа передаривал ее подарки — или самому священнику, или другим певчим. И это открылось. И она была ужасно оскорблена. Приперла его к стенке — к церковной ограде, когда он там коврики из алтаря вытряхивал:

— Женишься на мне или нет?

А он:

— Не хочу я жениться — я в монахи пойду!

И тут она как заголосит.

Выскочила просвирня, дворник, сторож, сам священник.

А она рвет на себе волосы и орет:

— Он меня блудно осквернил, обещал честным браком грех покрыть, у меня от него теперь дите будет, а он в кусты: не знаю тебя, говорит, и ребенка твоего. Поматросил и бросил!

Батюшка, чистый, целомудренный человек, аж потемнел лицом, услышав такое, взял Сережу крепко за локоть и сказал:

— А ну — женись! А не женишься — я на тебя епитимью наложу да из храма срамника такого выгоню. Еще и владыке нажалуюсь, чтобы без паспорта тебя оставил!

И все стояли вокруг него и ругали на чем свет стоит. И девка эта орала, как оглашенная.

Обиделся Сережа на них. Вернулся в келью, где жил при священнике, и решил — наказать. Взял у него подрясник новенький с рясой, взял Евангелие в драгоценной ризе, храмовое кадило взял. Взял и документики, какие под руку попались. И вдруг сообразил — денег-то у него ни копейки. Работал он в храме бесплатно, жил при священнике на всем готовом, питался в церковной трапезной. И как он теперь уедет? И вот такая мысль у него возникла: деньги он не своруег, а возьмет заработанное, свое, кровное. Зашел в храм, вскрыл церковные кружки, вышел — и был таков.

С тем и прикатил в лавру. Но паспорт священника поостерегся в дело пускать. Из лавры, как мы помним, его послали в Печоры, а оттуда — к нам, в Москву.

…Будущий наместник Сретенского монастыря отвез украденные вещи в Омск и отдал священнику, уговорив его забрать заявление из милиции. Перед отъездом он пришел к нам и вручил лже — Августину книгу:

— На вот, читай!

Книга эта называлась «Преступление и наказание».

Потом к нам приехал будущий архиепископ, который воришку и обманщика поисповедовал. После чего тот отправился сдаваться на милость властей.

Единственное условие, которое мы ему поставили: ни при каких раскладах о Кавказских горах вообще не упоминать. Спросят — а где ты был? Где скрывался? Скажи — был в Омске, в лавре был, был и в Печорах, но в основном жил в Москве. А мы — подтвердим.

К нам потом приезжали следователи военной прокуратуры — сверять показания. Но все концы у нас сошлись: все то время‑де, когда он скрывался в Кавказских горах, он провел у нас дома, в Москве. Мы его хвалили. Следователи признались, что и у них, пока шло следствие, он вел себя образцово и все время повторял, что желал бы уйти в монахи. Да и сама его воинская часть была не заинтересована в том, чтобы за ней числился дезертир, не жаждала его крови. Поэтому дали ему небольшой срок в колонии — поселении, да и оттуда за примерное поведение освободили условно — досрочно.

Вышел он на волю и вскоре принял монашество.

— Больше всего, когда я сидел, — признался он, — я страдал оттого, что с меня сняли подрясник. Чувствовал себя, как Адам и Ева после грехопадения, — нагим.

А схиархимандрит Григорий, который с первого взгляда его и разоблачил, отошел в Небесные обители. Как раз статьей о нем и заканчивается недавно вышедшая книга «Последние русские старцы». Огромный том.

Подвизался в Свято — Троицком монастыре монах Власий. Был он уже не молод, толст, одновременно и сед, и лыс: длинные и редкие седые пряди вокруг кругленькой лысины на затылке, обликом же и лицом — какой‑то лесной дедок или, прости Господи, дядька водяной. Нос картошкой, маленькие востренькие глазки из‑под клочковатых бровей, на язык скор и язвителен, духом же боевит. Наместник скажет ему слово — тот ему в ответ десять.

А были они похожи с отцом наместником, как родные братья, порой их даже путали. Потому‑то Власий и попал в такую немилость, что тот только спал и видел, как ему от него избавиться. А как известно, когда воля человека уже склонилась ко злу, лукавому остается лишь подать ему повод.

Вскоре он и представился. В окрестностях Троицка произошло убийство. Свидетели составили фоторобот и пришли для опознания с этим фотороботом в монастырь. Наместник поглядел — поглядел на эту смазанную картинку, да и сказанул:

— А, так это монах наш. Власий.

— А где его можно найти?

— Да в бане. Банный день у нас.

И вот вломились милиционеры в баню и взяли бедного голого и распаренного Власия прямо с нагретых полатей, где он с наслаждением хлестал себя веничком. Он едва — едва успел наготу прикрыть, как защелкнули на нем наручники и, как матерого преступника, на глазах у всего монастыря потащили в тюрьму.

Ну и, конечно, вскоре все выяснилось — и на фотороботе явно не он, и свидетели не опознали, и алиби у него, и убитого он в глаза не видел. Отпустили его. Вернулся он в монастырь, а наместник его назад не принимает. Якобы за то, что тот пустил слух: наместник сдал его в тюрьму, потому что узнал в фотороботе самого себя.

Что делать? Пригорюнился монах Власий и отправился в Москву, где были у него знакомые из числа паломников Троицкого монастыря. Пришел и к нам — навеки поселиться, оскорбленный, оборванный, нищий, беззубый. Сидел нахохлившись целыми днями — тосковал, переваривал обиду.

Я и решила его развлечь и позвала в гости к моему другу — писателю и путешественнику Геннадию Снегиреву. Приходим, а у него сидит на кухне какой-то мрачный человек, сам в глубочайшем унынии, чуть не плачет. Слово за слово, и выяснилась причина такой глубокой печали мрачного человека.

Было это в начале девяностых, когда только-только зарождался отечественный бизнес и много было в этом бизнесе моментов непредсказуемых, темных и даже криминальных. Но дела нашего мрачного человека с именем Рюрик шли до поры успешно. А тут — все деньги: и какие у него были, и какие он взял под большие проценты у банка, и какие одолжил у очень серьезных людей, — вбухал он в огромную партию компьютеров. Они прибыли по железной дороге из‑за границы. Вроде бы все — и железнодорожники, и пограничники, и таможенники — было схвачено и проплачено. И вдруг — облом: нагрянула ревизия, и весь товар арестовали. Рюрик был разорен.