– Я знаю, – сказал он после обычных приветствий, – что ваше семейство в дружеских отношениях с нашим уважаемым доктором Девилем, а потому осмеливаюсь спросить, не замечали ли вы или кто-нибудь из ваших чего-нибудь странного за последнее время в нашем уважаемом друге?

Я молчала, обдумывая, как отвечать на такой неожиданный вопрос. Поняв, вероятно, мое затруднительное положение, Жозо продолжал:

– Будьте уверены, что это останется между нами. Видите, я буду тоже вполне откровенен с вами. Несколько недель тому назад у моей служанки заболела нога так сильно, что она не могла почти ступить. Когда доктор Девиль заехал, по обыкновению, в аптеку, я попросил его взглянуть на больную и прописать ей лекарство, на что он согласился очень охотно, осмотрел ногу и прописал рецепт. Проводив и поблагодарив доктора, я отправился в аптеку с рецептом и там развернул его. Это был набор слов по-латыни, из которого не выходило никакого смысла. Через несколько дней является в аптеку посланный от больного с подобным же рецептом, подписанным доктором Девилем. Что же мне делать?! Мы обязаны исполнить немедленно предписание медика, а предписания доктора Девиля бессмысленны, вредить же репутации доктора разглашением моих замечаний я не желал бы: доктор Девиль такой прекрасный человек. По всему этому я хотел спросить у вас, не замечали ли господин Герцен или господин Огарев чего-нибудь странного в своем приятеле?

Я отвечала, что, действительно, странности доктора Девиля в последнее время обратили внимание обоих друзей, что они предполагают какую-то внезапную болезнь и что в настоящее время доктор Девиль нас более не пользует. Жозо сказал, что, стало быть, его предположения оправдались, встал и раскланялся.

На другой день поутру, но уже не рано, явился князь Юрий Николаевич Голицын и просил меня навестить Юлию Федоровну, если можно тотчас. В пять часов утра, рассказывал князь Голицын, он ездил сам за Девилем, который обещался быть немедленно у больной; однако время шло, а его всё не было. Наконец на исходе девятого часа он явился с каким-то господином, на вид очень порядочным и хорошо одетым и, к удивлению Юрия Николаевича, прошел с ним прямо в спальню Юлии Федоровны.

Голицын поклонился незнакомцу и спросил его:

– Вы, вероятно, тоже доктор?

– О, нет, – отвечал тот с каким-то отчаянием в голосе, – я вовсе не медик; проводите меня, пожалуйста, отсюда, пока доктор не смотрит на нас, я вам расскажу, как я сюда попал.

Юрий Николаевич исполнил желание посетителя. Когда они вышли в сад, незнакомец сказал ему:

– Я шел задумчиво по Риджент-стрит, меня обогнала двухместная карета, мужская голова высунулась из кареты, и незнакомый мужчина в очках позвал меня по-французски. «Monsieur, monsieur! – кричал мне господин из кареты. – Во имя чести, я требую, чтоб вы остановились». При этих словах я поспешно подошел к остановившейся карете. «Чем могу быть вам полезен?» – спросил я. – «Поедемте со мной, не отказывайтесь, вы всё узнаете после; вы должны быть моим свидетелем, нам некогда терять время; во имя чести поедемте». – Я сел в карету, и мы приехали сюда; более я ничего не знаю, прощайте и извините мой неуместный визит, – сказал незнакомец, поклонился и удалился.

– Юлия Федоровна, – говорил князь Голицын, – хотела о чем-то спросить доктора, но он ее не слушал и только говорил: «Попробуйте мои волосы; не правда ли, как они мягки, а это потому, что я читаю Библию и вам советую». Видя, что Девиль не занимается больной, а только беспокоит ее своими пустыми речами, я пригласил его выпить со мной кофе. Когда мы вошли в столовую, всё было уже на столе. Доктор сел, рассеянно пил, потом спросил: «Князь, что мы пьем?» – «Кофе», – отвечал я, улыбаясь его рассеянности. – «Вы меня отравили, – вскричал он, – я сейчас же об этом заявлю полиции!» – встал и уехал. Не знаю, – продолжал Юрий Николаевич, – доносил ли он полиции на меня или нет. Что же с ним? Он в самом деле с ума сошел? Жаль его, он был хороший доктор и прямой человек. Однако я заговорился, надо сходить поскорей хоть за английским доктором; будьте так добры, посидите немного у нас, вы хоть будете переводчицей, а то Юлия ни слова не знает по-английски.

Я пошла к ним и взяла свою малютку, которая играла весь день в их саду со своей няней. Вечером я сходила домой, чтобы уложить свою маленькую дочь, потом возвратилась к Юлии Федоровне. Добрейшая miss Reeve обещала никуда не отлучаться до моего возвращения.

В полночь у Юлии Федоровны родился сын; поздравив ее, я поспешила домой. Князь Голицын проводил меня, но, к счастию, мы тотчас встретили полицейского, которого я просила достать мне карету. Полицейский поднес к губам свисток и издал пронзительный свист. Вскоре послышался стук приближающейся кареты. Когда она подъехала, он меня усадил и сказал, сколько следует заплатить.

После похождений Девиля у князя Голицына всем знакомым доктора стало ясно, что он психически болен, но, несмотря на это, он продолжал ежедневно принимать больных, пока не случилось какому-то горячему лорду заехать к Девилю, чтобы попросить его дать ему что-нибудь от зубной боли. Девиль окинул его насмешливым взглядом и сказал: «Я вам советую надеть кринолин».

Лорду не понравилась такая неуместная шутка, он пришел в неописуемый гнев и довел до сведения начальства, что доктор Девиль сошел с ума, а между тем принимает ежедневно больных. Последствием этого заявления стало то, что ежедневный прием больных у Девиля прекратился. Вскоре слухи о болезни доктора дошли и до его брата, который просил, чтобы доктор был освидетельствован, а на имущество его наложили запрещение. Когда несколько докторов съехались в квартире Девиля для освидетельствования и стали задавать ему разные вопросы, Девиль лукаво улыбнулся.

– Господа, – сказал он, – вы приехали свидетельствовать меня; я помню, мне приходилось тоже делать то, что вы делаете нынче, задавать те вопросы, которые вы мне предлагаете. Ну, что же, спрашивайте, я буду отвечать.

Доктора сконфузились и стали опровергать его догадки, но доктор Девиль стоял на своем:

– Зачем вы хотите меня обманывать? Это бесполезно, я глубоко убежден, что вы приехали меня свидетельствовать, потом наложить арест на мое имущество, а меня засадить в клетку, в очень приятное заведение.

Действительно, все эти предположения сбылись. Доктора Девиля отправили с полицейским во Францию, где тот должен был сдать его в дом умалишенных. Оригинально, что сам Девиль учил полицейского, к кому обращаться и как его сдать. Вскоре Девиль там умер.

По возвращении из Парижа Герцен рассказывал очень много о декабристе Волконском, который показался ему очень симпатичен. Двоюродный брат Герцена Левицкий сделал тогда превосходную фотографию с Герцена в сидячем положении, облокотившегося на стол. Фотография эта уцелела у меня; я думаю, она известна в России.

После долгих лет разлуки в Париже Герцен впервые встретился со своей кузиной Татьяной Петровной Пассек. Он много рассказывал о своем свидании с ней, говорил, что Яковлевы дурно поступили с ней, что они завладели частью ее состояния; потому, когда Татьяна Петровна нуждалась в деньгах, он давал ей, сколько она хотела, и никогда не спрашивал обратно. Во мнениях он очень расходился с другом юности. Татьяна Петровна Пассек была религиозна и находила спасение своей родины в монархическом правлении. Они спорили горячо, крепко отстаивая свои убеждения, и расстались с улыбкой, сознавая, что только могила умиротворит их крайние взгляды, но пока они живы, они будут борцами противоположных лагерей.