Мокриц прежде проходил через это, будучи субъектом действия, был знаком с процессом. Арестант перемещался по бумажному следу. Если его найдут в канаве, то последнему расписавшемуся за этого арестанта придется ответить на несколько вопросов в жесткой форме.

Беллистер толкнул арестанта вперед и изрек проверенные временем слова:

– Арестанта сдал, господин! – рявкнул он. – Хай беса в корпус!

Мокриц протянул ему обратно планшет и положил вторую руку на другое плечо Сычика.

– Арестанта принял, господин! – ответил он. – Отхаю этого беса как положено!

Беллистер заворчал и убрал руку с плеча. Дело было сделано, порядок соблюден, обычаи почтены, а Сычик Дженкинс…

…поднял на Мокрица грустные глаза, со всей силы ударил его в пах и дал стрекача по улице.

Он согнулся пополам, не сознавая ничего за пределами маленькой вселенной собственной боли, кроме задорного хохота Беллистера и его крика:

– Полетел твой птенец, милорд! Отхаял так отхаял! Хо-хо!

Когда Мокриц добрался до комнаты, которую снял у Я-не-знаю Джека, он уже мог идти не сгибаясь. Он переоделся в золотой костюм, просушил доспехи, запихнул их в мешок, вышел в переулок и поспешил в банк.

Вернуться было сложнее, чем выбраться. Стража сменялась тогда же, когда уходили сотрудники, и в общей суете, царившей вокруг Мокрица, одетого в невзрачный серый костюм, к которому он возвращался, когда хотел перестать быть Мокрицем фон Липвигом и побыть самым незапоминающимся человеком на свете, он вышел из банка, не вызывая никаких вопросов. Ведь как они думали: ночная охрана выходит на пост, когда все расходятся по домам, так? Значит, люди, уходящие домой, – не проблема, а если и проблема, то не моя.

Стражник, который вышел наконец посмотреть, кто там возится с замком на входной двери, сначала не давал ему пройти, пока второй стражник, проявивший некоторую рассудительность, не заметил, что если председателю вздумалось возвращаться в банк после полуночи, то в этом ничего такого нет. Он же здесь главный! Ты что, газет не читаешь? Видишь золотой костюм? И у него ключ! Ну и подумаешь, что у него с собой большой тяжелый мешок. Он же его заносит! Вот если бы он его выносил, был бы совсем другой разговор, хе-хе, это я так шучу, господин, извиняй…

«Удивительно, чего можно достичь, если просто набраться смелости и попытаться», – подумал Мокриц, пожелав охранникам доброй ночи. Например, ключ, которым он так театрально ковырял в замке, был от Почтамта. Ключей от банка у него пока не было.

Даже повесить доспехи на место не составило труда. Сторожа все еще ходили по своим обычным маршрутам, а здания были большими и плохо освещались. Раздевалка могла пустовать часами, и ее никто не проверял.

Лампа в его новых апартаментах еще горела. Шалопай храпел, раскинувшись на спине в своем лотке. У двери в спальню горел ночник. Даже два, и это были красные мерцающие глаза Глэдис.

– Приготовить Тебе Сэндвич, Господин Фон Липвиг?

– Нет, Глэдис, спасибо.

– Мне Совсем Не В Тягость. В Холодильной Комнате Есть Почки.

– Спасибо, Глэдис, не стоит. Я совсем не голоден, – ответил Мокриц, тихо закрывая за собой дверь.

Мокриц лежал на кровати. На верхних этажах царила полная тишина. А он привык к своей постели на Почтамте, куда всегда доносились звуки со двора.

Но ему не спалось не из-за тишины. Он лежал, уставившись в потолок, и думал: как глупо, глупо, глупо! Через несколько часов в Танти сменятся часовые. Никто не станет слишком волноваться из-за отсутствия Сычика, пока не появится деловитый палач, и тогда наступит тревожный момент, когда стражники выберут того, кто пойдет во дворец узнавать, есть ли хоть малейшая вероятность, что заключенного сегодня повесят.

Заключенный к этому моменту наверняка уже будет за много миль, и даже вервольф не вынюхает его в такую промозглую, ветреную ночь. Мокрица они никак не смогут с этим увязать, но в холодном сыром свете двух часов ночи ему живо представлялось, как волнуется чертов командор Ваймс, подступая к делу в своей толстолобой манере.

Он захлопал глазами. Куда Сычик мог убежать? Если верить Страже, он не был членом банды. Он просто делал свои собственные марки. И что за человек станет возиться с подделкой марки за полпенни?

Что за человек…

Мокриц сел. Неужели все так просто?

Все возможно. Сычик был очень даже сумасшедшим в тихом, потерянном смысле слова. У него был взгляд того, кто давным-давно бросил попытки понять мир за пределами мольберта, того, для кого причина и следствие не имеют прямой взаимосвязи. Где такой человек может спрятаться?

Мокриц зажег лампу и подошел к развалинам, оставшимся от его шкафа. Он снова остановил свой выбор на сером поношенном костюме. Это была памятная для Мокрица вещь: в нем его повесили. А еще это был незаметный костюм для незаметного человека, и его дополнительным преимуществом было то, что он не выделялся в темноте в отличие от черного. Продумав все загодя, Мокриц сходил в кухню и прихватил с буфета две тряпки для пыли.

Коридор был сносно освещен лампами, висящими через каждые несколько ярдов. Но лампы создают тени, и в одной из них, рядом с гигантской вазой династии Пинь из Гунгунга, Мокриц казался серой заплаткой на сером фоне.

Мимо прошел охранник, предательски неслышный на толстом ковре. Когда он скрылся, Мокриц бросился вниз по мраморной лестнице и на нижнем пролете юркнул за горшок с пальмой, который кто-то счел уместным поставить именно здесь.

Все этажи банка выходили в центральный холл, который, как и на Почтамте, шел от первого этажа до крыши. Кое-где, в зависимости от планировки, стражник с верхнего этажа мог видеть нижний этаж. Иногда стражники шли по незастеленному мрамору. Иногда на верхних этажах они пересекали изящные мозаичные кладки, которые звенели, как колокольчик.

Мокриц стоял и прислушивался, пытаясь уловить ритм обходов. Патрулей было больше, чем он думал. Ну же, ребята, вы работаете в охране: как насчет традиционной партии в покер на целую ночь? Ведите себя по-человечески!

Это было прекраснейшей задачкой. Лучше, чем лазить по крышам, даже лучше чиханий без правил! А самое лучшее заключалось в том, что даже если его поймают, то он что, он ничего, просто проверял охрану! Молодцы, ребята, нашли меня…

Но нельзя было, чтобы его поймали.

Охранник поднялся наверх неторопливым и твердым шагом. Он прислонился к балюстраде и, к неудовольствию Мокрица, зажег сигаретный окурок. Выглядывая между листьев, Мокриц увидел, как охранник облокотился поудобнее на мрамор и посмотрел на нижние этажи. Он был уверен, что охране нельзя этого делать. Еще и курить вдобавок!

После нескольких задумчивых затяжек сторож бросил окурок, затоптал его и пошел дальше наверх.

Две мысли в голове Мокрица боролись за первенство. Та, что кричала чуть громче, была такой: «У него арбалет! Они сначала стреляют, а потом не задают никаких вопросов!» Второй голос, дрожащий от негодования, говорил: «Он бросил свой чертов окурок прямо на мраморный пол! Эти высокие латунные штуки с чашками белого песка тут не просто так стоят, между прочим!»