–Письмо маме. Завтра из Гори отправлю. Вы не против?– Я с трудом выдавила улыбку.

–Заканчивай. Ждать работу,– бросил он из-за спины.

Все, больше писать не могу… Раскопки ведутся возле пещеры, я оставлю рюкзак в надежде, что его найдут. Помоги нам бог.

– Папочка… Папа… – меня сотрясают рыдания. Ветер завывает через «окно», выдувая из пещеры тепло.

Держу единственное доказательство в руках и торчу здесь!

– Помогите… Я здесь… – кричу что есть силы. Слова растворяются в беспощадных стонах ветра. Меня не слышат. Кусочек неба в «окне» становится почти черным. Выходит, сейчас вечер или ночь.

Займусь спасением завтра. Прижимая тетрадку к груди, я ложусь в спальный мешок и закрываю глаза.

Глава 32

Просыпаюсь от холода. Тело сотрясает крупная дрожь, руки и ноги невыносимо болят. Я расстегиваю спальный мешок и с трудом поднимаюсь. Энергично тру одеревенелые пальцы, но они не сгибаются. Черт, как же холодно! Пожалуй, умереть от замерзания не самый плохой вариант…

В костре догорает огонь, а ветер, забирающийся через «окно», выдувает остатки тепла. В свете утренних лучей, проникающих в пещеру, танцуют снежинки. Зима кружит белой вьюгой, заметает верхушки склонов, елей и мои следы… Теперь меня не найдут даже с собаками.

– Я не смирюсь, черт бы тебя побрал, – цежу сквозь зубы и бодро подбрасываю в костер мох. За ним в расход идут последние ветки кустарника.

Умываюсь и мою руки растопленным снегом, для всего остального использую влажные салфетки. Из плоских камней сооружаю своеобразный мангал. Пока в кружке греется вода для чая, я доедаю лаваш. Стратегический запас, состоящий из начатой банки сгущенки, не трогаю.

Меня заполняет странное чувство. Возбуждение, злость, решимость? Оно щекочет грудь, гонит по венам кровь, оживляет замерзшие пальцы. Это чувство, которое теплилось в груди Виолетты Олениной до самой смерти, и имя ему надежда.

Тепло металлической кружки мягко согревает мои ладони, а в «окно» ободряюще льются лучи утреннего света. Я еще столько не успела сделать в жизни… Сказать, почувствовать, простить, понять, любить… Не успела сшить прочными нитями факты из прошлого и настоящего.

Я поднимаю голову кверху, всматриваясь в кусочек зимнего неба. Тишину нарушают крики хищных птиц, дребезжание замерзших древесных крон и странный, ни на что не похожий звук. Он приближается, нарастает, гудит где-то совсем рядом. В пещеру врывается резкий поток морозного воздуха, а в «окне» мелькает винт военного вертолета.

– Господи! – Я бросаю чашку на землю и хватаю фонарик. – Э-э-эй! Я зде-е-е-есь! – кричу что есть мочи, хаотично водя лучом по краям «окна».

Черт, у фонарика слишком слабый луч… Шум лопастей удаляется.

– Нет, нет, пожалуйста, вернись… – грудь заполняется горечью и невыносимой тревогой. – Я здесь! – ору охрипшим голосом и прыгаю, размахивая руками.

Онемевшими пальцами я вытряхиваю содержимое рюкзака и становлюсь прямо под отверстием в скале. Только бы вертолет вернулся… Лучик фонарика – слишком незаметный знак, а вот костер…

Я молюсь про себя невидимому богу и сжимаю в руке зажигалку. Как только звук вертолета нарастает, я поджигаю рюкзак и машу им что есть силы. Огонь вспыхивает и пожирает ткань за несколько секунд. Черт… Все бессмысленно.

Я падаю на колени от бессилия и разочарования и горько плачу, провожая взглядом летящую в небе надежду на спасение. От слез картинка сливается в большое размытое пятно, и я не сразу замечаю, как пещера озаряется лучом прожектора.

Нарастают звуки лопастей и голоса из рации… Все словно в тумане. В окно падает толстая веревка, по которой спускается… Глеб Пахомов.

– Нашелся наш отважный Лисенок! – гремит он, сотрясая стены пещеры басом.

А я не могу пошевелиться. Так и сижу на коленях – распластанная, зареванная, слабая девчонка, возомнившая себя опытной путешественницей.

– Держись крепче, Алиса, – бормочет Глеб, пристегивая меня к себе металлическими фиксаторами.

Я спасена. Крепко сжимаю лямки рюкзака Виолетты и взмываю ввысь, навстречу буйному ветру, жизни и новому дню…

* * *

Щеки пылают от стыда и вины за собственную беспечность и глупость. Всю ночь меня искали бригада с собаками и спасатели с воздуха. Вертолет снижает скорость и кружит над плацем военной базы. Меня ждут. Издали замечаю движущиеся по площадке фигуры товарищей. Кто-то расхаживает взад-вперед, молитвенно сложа руки на груди, кто-то нервно курит… Че-е-ерт, как же мне стыдно.

Вертолет неуклюже плюхается на землю. Пахомов выходит первым и подает мне руку. Виновато опустив голову в пол, я спускаюсь на землю. В шум вращающихся лопастей врывается победоносный крик Боголюбова и Кононца. Они бегут мне навстречу, и через секунду я оказываюсь в таких крепких объятиях, от которых хрустят кости…

– Лисенок… Лисенок… Боже, я в жизни столько не молился, – порывисто шепчет Мир, целуя меня в лоб и макушку. – Как же мы волновались, Лиси, мы чуть с ума не сошли! Как же так? Ей-богу, вернемся домой, я приму крещение!

– Алиса, Алисонька, – Кононец пытается сдержать порыв, но все-таки крепко обнимает меня, слегка подвинув Боголюбова. – Где же ты укрылась? Мы думали, все…

– Мне есть что рассказать, Артем Дмитриевич, – отвечаю севшим голосом.

От опытного взгляда Мирослава не скрывается дрожь в моих одеревенелых пальцах и подбородке.

– Она переохладилась, товарищ майор. Срочно нужна горячая ванна или душ и сухая одежда, – важно командует он Артему Дмитриевичу. Майор согласно кивает и шагает в сторону постовых. – Лиси, ты можешь идти? – а этот вопрос Мир адресует мне.

– Да, – бормочу чуть слышно. Мирослав окидывает меня взглядом, полным сомнения, подхватывает на руки и уверенно несет к баракам. – Я сама, Мир. Сама…

– Лежи тихо, Лисенка. Находилась уже сама.

Глава 33

Снег заметает плац, скрывая людские следы и длинные прямые полоски, оставленные полозьями вертолета. Утренняя суета успокаивается к обеду.

Круглые поленья потрескивают в камине из красного кирпича в офицерской столовой. Резо Лагидзе пустил нас в святая святых военной базы, самолично протопив ее до комфортного состояния.

– Алиса, ты уверена, что нужно звать всех? – Кононец читает ответ в моих глазах, но по-чему-то спрашивает еще раз. Я молча киваю.

Резо подбрасывает дрова в камин, стараясь не вмешиваться в разговор, но отрывистые, резкие движения щипцов с головой выдают его волнение. Мир носится вокруг меня, как заботливая мамочка: подливает в чашку горячий чай, меряет температуру. От его врачебного осмотра и прослушивания легких фонендоскопом я вежливо отказалась, приведя доктора Боголюбова в состояние неописуемого разочарования.

Резо по рации приказывает постовым собрать и привести наших экспедиторов. Майор Кононец обиженно поглядывает на рюкзак Виолетты Олениной, который