– А долго она здесь после революции жила, дед Терентий?

– Да, говорят, года до 25 или 26, пока усадьбу совсем не закрыли. А как все тут повывезли, и она уехала, прихватив сынка своего, а куда – никто не знает.

Ничего нового, к сожалению, дед Терентий про Анну Стромову не сказал, разве что образ ее стал более четким.

– Ты лучше расскажи Жене про молодую барыню.

– Про Марью-то… Разное про неё рассказывали. Отец мой говорил, что как прогремела Октябрьская, так через пару дней старый граф засобирался в дорогу, боялся тут оставаться. Но в самый день отъезда дочка его, Марья, куда-то пропала. Нашли ее быстро, мертвую. Нашли в большом парке возле поместья. Мой папаша с садовником как раз и наткнулись на неё.

У Жени по коже побежали мурашки. Тем временем дед Терентий продолжал:

– Изуродована она была страшно. Вместо глаз, кровавые дыры, выкололи ей глаза-то, волосы обриты налысо, а на шее – удавка. Марью только по одежде и признали.

– Господи! – вздохнула Женя.

Все, что они прочитали в дневнике, значит, было правдой.

– А кто ее убил, узнали?

– Нет, не узнали. Да и не до этого тогда было. Тут, дочка, революция, власть свергли, народ с ума посходил. Тут в те первые дни и месяцы такое творили, что не приведи господь! Какое тут расследование. Подумаешь, барышню убили. Да в том котле столько барынь сгорело, что и не счесть. В общем, никому дела не было до убитой барышни. Граф тогда совсем ума лишился от горя. Пару дней послонялся по поместью, пил страшно, но потом Марью похоронили, и он уехал к жене, она тогда в Париже осталась, в Отрадное не возвращалась.

– И что, никого не подозревали в убийстве? И слухов никаких не ходило? Что вам батюшка ваш говорил?

– Слухи разные ходили. И что сам граф ее удавил, и что кто-то из деревенских снасильничал, а потом убил, и что Анна Стромова к этому руку приложила.

– А почему на Анну думали?

– Да ругалась она с молодой барыней часто. Все, кто тогда в имении служил, частенько слышали, как Марья Анну костерила, а та каждый раз плевала ей вслед.

Дед Терентий задумался, Женя поежилась, представив события столетней давности.

– А что же, Марья здесь похоронена?

– Конечно. Мой отец и хоронил, могилку ей копал. Знаешь старую Вознесенскую церковь, Женя?

Женя не знала.

– Женя, эта та церковь, что видно из окон университета, выходящих на луг, – сказал Фёдор Иванович. – Туда ещё все наши студенты перед экзаменами свечки бегают ставить.

– А, – поняла Женя. – С желтыми стенами?

– Она самая. Это была родовая церковь Орловых. Там и склеп есть, где многие из них упокоены.

– Значит, и Марья там?

– Марью там и хоронили. Только не в семейном склепе, а неподалёку. Уж почему, не знаю.

– А далеко это от вас? Можно пойти посмотреть?

– А пойдёмте, тут минут пять. Церковь как раз на этой стороне деревни.

Собрались быстро, и дед Терентий, хоть слегка согнувшись и прихрамывая, быстро засеменил вдоль улицы. В самом ее конце сквозь голые ветви деревьев виднелись желтые стены небольшой церквушки, нужно было только перейти мост, что был перекинут через замёрзшую сейчас речушку. Судя по звукам, в церкви шла служба. Они не стали заходить на церковный двор. Дед Терентий повёл их в обход к открытым воротам кладбища. Оно хоть и было небольшим – здесь хоронили только деревенских, – но уже подступало вплотную к самой ограде. Снегу было много, но дорожки чищеные, так что идти было легко.

– Вот здесь я всю жизнь и служу, – крякнул дед Терентий закашлявшись. – А до меня – отец мой.

– Порядок у вас здесь, – улыбнулась Женя.

– Да, у меня есть помощник Андрюшка, он местный дурачок, святая душа. Любит он снег чистить. Его просишь у входа чуть разгрести, а он вон все тропки между могилками расчистил.

Они прошли в самый дальний угол кладбища, где возвышался каменный склеп семьи Орловых. Постоявши несколько секунд на месте, задумавшись, дед Терентий двинулся вправо и вскоре среди старинных запорошенных снегом надгробий нашёл одно. Варежкой он смел снег с мраморного памятника, на котором была выбита скупая надпись: «Барышня Мария Александровна Орлова. 1898—1917». Женя наклонилась, прикоснулась голой рукой к ледяному камню. Ее переполняли эмоции, ужас от осознания всей дикости, всей жестокости произошедшего сто лет назад события. Девушка почувствовала, как глаза наполнились слезами.

– Фёдор Иванович, а вы знали всю эту историю о жестоком убийстве Марьи? – вдруг спросила Женя.

– Знал, конечно. Нам вот с Терентием неоднократно доводилось слышать рассказы его батюшки.

– Так почему ни вы, ни вы, дед Терентий, ничего не сказали?

– О чем ты, девонька? – не понимая, куда клонит Женя, озадаченно спросил Фёдор Иванович.

– Ну вы же не могли не слышать об убийствах студенток, о том, как их убили!

– Ах, вот ты о чем! Слышать-то мы слышали.

– Ну? – упрямо насупила брови Женя.

– Послушай, дочка, – взял ее под руку дед Терентий и они медленно двинулись назад, в сторону его дома. – Мы-то все это слышали и вот эту старую историю вспомнили. Вспомнить-то вспомнили. Ну и что толку. Мало ли откуда убийца узнал историю Марьи.

– А что, у вас в деревне многие эту старую историю знают?

– Да нет, – задумался Фёдор Иванович. – Так… старики только, да и тех осталось мало. Поумирали уж все давно, кто хоть что-то помнил.

– Вот именно! – воскликнула Женя. – А ведь убийца эту историю откуда-то узнал.

– Черт его знает, дочка, откуда. Мы, старики, и не подумали, связать эту давнишнюю историю с нынешними убийствами.

До дома Терентия шли молча, каждый задумавшись о своём. У Жени было какое-то тревожное, гнетущее чувство на душе. От страха перед неминуемостью чего-то ужасного сосало под ложечкой. Зайдя с мороза в избу, стали отогревать окоченевшие руки. Снова взялись пить чай. Старик Терентий раскурил трубку, задымил, обволакивая все кругом ароматным дымом. Он вдруг присвистнул и ударил себя ладонью по лбу.

– Ты чего это, Терентий? – уставился на него Фёдор Иванович.

– Да вспомнил я кое-что. Ведь Анна эта Стромова приезжала сюда. Я ее видел собственными глазами.

– Когда? – вскрикнула Женя.

– Давно, дочка, давно. Дай, бог памяти. Где-то в году 55-м или 56-м. Мне тогда лет двадцать было. Вот сейчас сходили на могилку к Марье и я вдруг вспомнил. Лето тогда стояло. Жара. Я папаше своему на кладбище помогал, мы обрезали разросшиеся кусты, убирали лишние ветки. Как раз работали возле Орловского склепа. И тут идёт она. Старуха лет около 60. Это мне тогда, молодому мальчишке, она старухой показалась, а сейчас я вспоминаю и вижу, что была это женщина статная, тонкая такая, даже высохшая, но красивая. Волосы ее запомнились. Ярко-рыжие, чуть в золото. В косы заплетены и вокруг головы убраны на старинный манер. Помню, глянула она на меня так, что у меня аж все внутри помертвело, будто холодом могильным обдало. Потом женщина эта прошла мимо склепа и остановилась у могилы Марьи. А я ее только накануне прибрал. Цветочки свежие полевые поставил.