— Мой брак не был тайной, скорее жалостливой историей, о которой не хочется вспоминать.

— Тогда я вдвойне польщен, — сказал он.

Она услышала движение Роба, почувствовала спиной тепло его тела. Он закрыл окно, и в спальне воцарилось молчание.

— Ты так совсем замерзнешь, — произнес он. — Лучше посиди со мной.

Он взял ее за руку и повел обратно к кровати. Уложил в постель, подоткнул со всех сторон одеяло и сел рядом, привалившись к изголовью. Одной рукой он легонько обнял ее за плечи, и Анна улыбнулась ему. Да, именно этого ей и хотелось — быть с ним наедине и в тишине.

— Я уже согрелась, — сказала она. — А прогулка была совсем недолгая.

— Я видел, что ты очень понравилась Мэри, — улыбнулся он. — Ты была так добра к ней.

Анна со вздохом положила голову ему на плечо.

— Бедная милая девочка. Ты дал ей безопасное убежище.

— Смогу ли я и дальше поддерживать эту безопасность? Вот в этом гораздо меньше уверенности, — пробормотал он. — Я принес тебе кое-что в знак благодарности. — Он положил принесенную книгу ей на колени. Красная кожаная обложка засияла в неярком свете камина.

— Мне не нужна благодарность, — сказала Анна. — Но я всегда с радостью принимаю в подарок книги. — Она провела пальцами по мягкой коже и выступающим позолоченным буквам названия. «Деметриус и Диана» — поэма о бедном пастухе и его недостижимой любви к богине, которую она читала в Лондоне.

Анна раскрыла книгу и увидела, что она сделана не печатным способом. Это была рукопись на пергаменте, особым образом свернутая, как для передачи издателю. Она хорошо знала этот почерк, часто видела его в рукописях пьес в «Белой цапле».

— Так ты автор «Деметриуса и Дианы»! — изумленно прошептала она. Как он мог держать это в тайне, ведь поэма — самая потрясающая вещь из всех, что попадали ей в руки? — Почему ты мне раньше ничего не говорил?

Роб пожал плечами и накрыл ладонью ее руку, что лежала на книге. Его пальцы слегка шевелились, чуть поглаживая ее кожу.

— Мои пьесы предназначались для всех, но вот стихи, думаю, они более личные, шли из глубин души, я не хотел выставлять их на всеобщее обозрение.

— Но твоя поэма изумительна! — запротестовала Анна. — И очень популярна, надо сказать, хотя никто не знает ее настоящего автора. У нее очень яркий язык и сами образы. Они такие живые и полны чувств... Если бы ты раскрыл свое инкогнито, эта работа принесла бы тебе великую славу. Я слышала, что королева Елизавета щедро вознаграждает своих любимых поэтов.

— И что бы я делал со своей славой? — Он засмеялся. — Или с королевской наградой?

— Ты не ищешь другой жизни? — спросила Анна. Она вспомнила, каким счастливым и беззаботным он казался, когда они шли по берегу. Или, может, она неправильно истолковала? Приписала свои тайные желания? Возможно, он скучает по беспокойной и суетливой лондонской жизни. — Не сомневаюсь, ты бы скучал по аудитории, которая с жадностью ловит со сцены каждое твое слово.

— Мои истинные слова находятся здесь. — Он легонько похлопал рукой по книге. — Для тех, кто хочет их услышать. Я дарю их тебе.

— Твой подарок прекрасен, — сказала она. — Я буду смотреть на него и вспоминать наши дни в Харт-Кастл, все хорошее и плохое, что здесь случилось.

Роб взял ее руку и прижался теплыми губами к ее ладони.

— Надеюсь, ты будешь вспоминать только хорошее. Ты заслуживаешь, чтобы вокруг тебя были только радость и солнце.

Она улыбнулась Робу, и при взгляде на эти взлохмаченные волосы и потемневшие глаза ее затопила невероятная нежность. Ледяная стена, воздвигнутая в несчастливые времена ее брака, полностью растаяла, остались только самые светлые чувства.

Она приложила к его щеке другую руку и тихо проговорила:

— Твои стихи скрашивали мою жизнь, без них она была бы такой унылой.

Роб обнял ее и привлек к себе, они вдвоем поднялись на колени посреди кровати. Он накрыл ее губы голодным поцелуем, она закрыла глаза, снова проваливаясь в жаркую головокружительную темноту, как всегда, когда он был с ней. Анна никогда раньше не испытывала такой близости, радость, желание и печаль сплелись в тугую нить, связывающую ее с Робом.

Она приоткрыла губы и почувствовала прикосновение его языка. Он тоже жаждал испробовать ее на вкус. Преисполненная яростного желания, теперь ставшего ее постоянным спутником, Анна ответила на поцелуй с не меньшим усердием. Ею двигала первобытная, всепоглощающая сила, которую она уже не могла отрицать. Анна обняла Роба за шею и крепко прижалась. В этот момент ничто не могло их разлучить. Но ей хотелось прижаться еще сильнее, чтобы Роб принадлежал ей целиком и полностью.

Его губы заскользили по ее шее, по обнаженному плечу, где сползла шемизетка. Он мягко уложил ее обратно в постель и стал осторожно поднимать тонкую ткань, все выше и выше. Он поцеловал ее щиколотку, провел языком по изящному своду. Щекотное и покалывающее ощущение, от которого ей хотелось смеяться и одновременно кричать от страсти.

Он поцеловал нежную кожу внутренней стороны щиколотки, слегка прикусил ее и провел губами вверх до колена, потом до бедра.

— Роберт... — прошептала Анна.

— Шш, просто лежи спокойно, — ответил Роб, не отрываясь от нее. Он примостился на коленях между ее ногами и осторожно раздвинул бедра, поднял шемизетку до талии. Потом подтянул ее за сорочку поближе и легонько подул на влажные чувствительные завитки, скрывающие ее лоно.

— Роберт! — вскрикнула Анна.

Это дуновение и его губы чуть не свели ее с ума. Она вильнула бедрами, пытаясь отстраниться, но Роб не позволил. Да она на самом деле и не хотела этого, напротив, желала быть с ним.

Он склонился ближе, одной рукой удерживая ее на кровати, а другой раздвинул влажные складочки, чтобы поцеловать еще глубже, еще интимнее. Его язык глубоко проник в ее лоно, одновременно грубо и изысканно, пробуя на вкус и надавливая чувствительный бугорок. Анна застонала и погрузила руки в его волосы, стараясь удержаться на плаву.

Она чувствовала себя полностью раскрытой, уязвимой, но одновременно властной и сильной. Ей хотелось кричать от наслаждения этой близостью!

Роб оставил ее лоно и перенес поцелуи к внутренней части бедра. Потом поднялся выше и, удерживая ее ногами, стал целовать в губы. Анна чувствовала привкус вина и мяты и, к своему шоку, свой собственный. Она вскрикнула, приподняла бедра и почувствовала, как ей в живот упирается его отвердевшая мужественность.

Так они и опустились на постель. Анна снова издала стон — единственное, на что была способна. В голове у нее не осталось ни единой мысли, только чувства, эмоции, которые она так долго держала в себе, что сейчас они заполонили ее. Глаза обожгли слезы, и она отвернулась. Губы Роба скользнули по ее щеке, векам, по виску, где отчаянно бился пульс. Горячо дыша ей в ухо, он прикусил мочку, и они оба задрожали от страсти.