– Забудь навсегда мерзавца Генриха и впредь будь осторожной. Помни, вокруг молодых женщин с деньгами всегда крутятся негодяи, желающие набить карманы.

Зиночка заплакала:

– Я больше никогда не посмею показаться на глаза Волковым и Борису.

Федор обнял дочку:

– Успокойся, никто ничего не знает. В курсе лишь мы с мамой и Надюша.

– Мария приходила к Волковым, – всхлипнула Зина.

– Верно, – подтвердил Федор, – но она ничего не сообщила ни им, ни Боре, просто попросила связать ее с Оксаной, сказав: «У меня есть интересная информация для Звонаревой, но она стоит денег».

Зиночка поверила отцу и обрадовалась. Федор вздохнул с облегчением. Он не хотел, чтобы его дочь и ближайшие друзья смущались при встречах. Волковы и Борис отлично понимали Звонарева, поэтому сделали вид, будто ни о чем не подозревают. Зину по-прежнему активно приглашали в Бургштайн, но, похоже, неприятные воспоминания пересилили: младшая Звонарева более не являлась в гости к тем, кого раньше считала своими родственниками.

Борис замолчал.

– Печальная история, – пробормотала я, – жалко Зинаиду, но она справилась, поборола себя, часто в последний год приезжала на репетиции, сейчас прибыла на премьеру своей пьесы. Похоже, она в порядке.

Боря быстро посмотрел на дверь.

– Ну… есть у меня некоторые сомнения. Как ты думаешь, почему я рассказал тебе эту историю?

– Не знаю, – после небольшой паузы ответила я.

Борис понизил голос почти до шепота:

– Что-то здесь не клеится.

– Ты о чем? – так же тихо поинтересовалась я.

Издатель тяжело вздохнул:

– Пьеса! Уж больно она хороша!

– Ты говоришь о Зининой? – уточнила я.

Боря закивал:

– Именно. Зинаида обыкновенная графоманка. Она бесталанна! Несчастные, публикующие в Интернете: «С днем рождения поздравляем, счастья, радости желаем, пусть у вас всегда будет счастье на года», по сравнению с ней Лермонтовы и Бродские. И вдруг почти гениальная пьеса! Готов спорить на что угодно, ее автор – не она!

– А кто? – поразилась я.

Борис пожал плечами.

– Студент Литературного института, которому понадобились деньги, одаренный человек с хорошим вкусом, не желающий заниматься писательством. Я знаю одного преподавателя из Оксфорда, поверь, он почти Шекспир, создает удивительные, прекрасные сценарии для студенческой киностудии. Сколько раз я ему говорил:

– Генри, не зарывай в землю талант. Если отправишь свои тексты в Голливуд, будешь богат и знаменит.

Но всякий раз слышу в ответ:

– Мне не интересен кинематограф, я счастлив, когда работаю со студентами, а сценарии чепуха. Они пишутся левой ногой для нашей учебной студии, всего-то любительская проба пера.

Зинаида явно кому-то заплатила, чтобы иметь возможность вновь приехать в Бургштайн. Она понимала: пьеса понравится Ольге, та моментально отдаст ее режиссеру, Зину позовут для участия в постановке, репетиции не обойдутся без автора, и на премьеру ее стопроцентно пригласят. Зинаида вернется в Бургштайн победительницей.

– Учитывая, что дочь Федора считается в вашем доме кем-то вроде племянницы, полагаю, ей не нужен повод для посещения Бургштайна, – удивилась я.

Борис смутился.

– Не очень-то хорошо мы в последний раз расстались. Понимаешь, мы дружим с юности, со школьных лет. Федя и мы с Ольгой жили когда-то в одном дворе. Вместе ходили в школу, потом Оля стала профессионально заниматься балетом и отдалилась от нас. Ну, да это все было так давно, что неинтересно. Важно лишь то, что за долгие годы мы стали ближе кровных родственников. Можешь не верить, но мы ни разу не поругались, спорили порой до хрипоты, не соглашались друг с другом, но никогда не обижались, не дулись и не затевали склок. Ради общего спокойствия решили не говорить Зине, что мы тоже в курсе ситуации с Генрихом. Но получилось не совсем так, как мы планировали. После того как некрасивая правда вылезла наружу, родители решили лечить дочь, а Зинаида наотрез отказалась ехать к врачам в Швейцарию. Федор с Оксаной ее упрашивали, Надя умоляла, но нет! Зина уперлась козой! Лежала в кровати и шептала:

– Мне хорошо, отстаньте.

В конце концов Оля сказала:

– Нечего ее слушать, дайте дурочке снотворное, ночью подгоним машину, отвезем в аэропорт, погрузим в частный самолет, очнется уже на берегу Женевского озера, в клинике под наблюдением врачей.

Так и поступили. Месяца через три Зина позвонила Ольге и заявила:

– Теперь я знаю, кто меня в психушку отправил. По твоей милости я мучаюсь взаперти!

Оля попыталась смикшировать конфликт:

– Зиночка, мы все испугались за твое здоровье. Не знаю, по какой причине ты впала в депрессию, но…

– Не было никакой причины, – заорала Зина. – Я сочиняла стихи. А ты! Подговорила маму с папой меня в клинику запихнуть!

– Ты не разобралась в ситуации, – осторожно сказала Оля.

– Заткнись! – выкрикнула Зина. – Я потеряла способность творить! Сдохну, а к вам не приеду! Желаю тебе всего самого плохого, чтобы ты с дьяволом поближе познакомилась!

И швырнула трубку.

– Представляю, как Оля разозлилась! – воскликнула я.

Боря пощупал остывший кофейник.

– Нет, сестра умная женщина. Вот я, когда это узнал, впал в бешенство, только Ольга мне сказала:

– Некоторые лекарства вызывают приступы неконтролируемой ярости. Со мной говорила не Зина, а таблетки, надо забыть об этой беседе. Кстати, я ничего не хочу сообщать Роберту, незачем его волновать.

– Обычно жена вываливает на мужа все неприятности. Оля неординарная личность, – вздохнула я.

Борис кивнул:

– Верно. А еще она любила мужа, и в этом чувстве не было ни капли эгоизма. Роберт всегда стоял для нее на первом месте. Зина довольно долго не звонила нам, и лично я не испытывал желания с ней встречаться. Потом она неожиданно прислала пьесу. Оля верно оценила сделанный названной племянницей шаг. Гордость и непростой характер не позволили Зинаиде открыто попросить: «Оля! Прости, пожалуйста! Мне стыдно! Больше такое не повторится».

Нет, она решила найти повод для возобновления отношений. Отправила файл с пьесой и, сделав вид, что ничего особенного не произошло, сопроводила его милым текстом. Зина вела себя так, как будто пару дней назад покинула гостеприимный дом Волковой. Оля пошла ей навстречу и ради восстановления мира была готова надавить на режиссера, дать денег для постановки спектакля. Но пьеса оказалась неожиданно очень хорошей, и Зина вновь зачастила в Бургштайн.

Борис начал мять полотняную салфетку.