— Значит так, Павел Николаевич... Докладываю обстановку... Вчера я позвонил из вашего кабинета и назначил свидание одной красивой женщине...

— Сотруднице фирмы «Фокус»? — уточнил Пафнугьев.

— Да, она числится в «Фокусе». Где она работает и работает ли вообще — вопрос сложный, требующий для выяснения больших дополнительных усилий.

— Ты ее видел?

— Да.

— Это была ошибка с твоей стороны?

— Да. Вы что-нибудь уже знаете?

— Ничего, кроме того, что эти «фокусники» — чреватая публика. Я прав?

— Они засекли телефон, с которого я звонил, установили, где этот телефон находится, кому принадлежит. И когда я пришел в назначенный час в назначенное место, меня встретили два амбала, оглушили, доставили в какой-то особняк...

— Ты сможешь его узнать?

— Смогу. Я кое-что запомнил. Это какая-то тихая улица в районе рынка.

Железные ворота, кирпичный дом, зеленая крыша... Суть не в этом... Я не должен был оттуда выйти живым. Тем более, что мое удостоверение подтверждало их худшие опасения — там стоит штамп прокуратуры.

— Но ты выжил?

— Да, я выжил, — Андрей невольно выделил короткое словечко "я". — Хотя до сих пор в этом сомневаюсь.

— Но выжили не все?

— Думаю, не все. Один амбал наверняка... — Андрей помолчал, обгоняя слишком уж назойливого «жигуленка» с немытыми стеклами. — Один амбал, думаю, ушел.

— Куда?

— Далеко. Допрашивал меня некий Анатолий Матвеевич.

— Бевзлин? — невольно крякнул Пафнугьев. — Это круто.

— Они тоже сделали одну ошибку... Сняли с меня наручники.

— И выпустили на волю восточного тигра? — усмехнулся Пафнугьев.

— Примерно. Бевзлина я оставил обесчещенным.

— Как?! — ужаснулся Пафнугьев. — Ты его... Это самое... Да?

— Ему в штаны выдавил почти литр кетчупа. Хорошего, острого, мексиканского соуса. Этот кетчуп, наверное, до сих пор лезет изо всех щелей его одежды, из ушей, ноздрей, из всех его дыр. А его белый «мерседес» я утопил в говне.

— Белый шестисотый «мерседес»?! — ужаснулся Пафнутьев. — Где же ты взял столько говна?

— А! — усмехнулся Андрей собственной шалости. — Знаете, по улице Луначарского уже неделю течет... По Луначарского вечно что-то течет... На этот раз там трубу городского значения прорвало... Весна, — произнес Андрей, словно одно это слово все объясняло. — Вырыли какой-то котлован, там все это и собралось... Я раскрыл дверцы и столкнул «мерседес» с горки... Он быстро наполнился, прямо на глазах. Думаю, все жильцы сейчас настолько счастливы, что забыли о запахе, которым дышат уже вторую неделю.

— Почему ты так думаешь?

— Люди всегда радуются, когда что-то случается с шестисотыми «мерседесами».

— В этом что-то есть, — согласился Пафнутьев. — Андрей... Но это... Это называется объявлением войны.

— Ну, что ж... К этому шло. Мне кажется, всегда лучше самому объявить войну, чем ждать, пока войну объявят тебе. Как сейчас говорят... Хорошо смеется тот, кто стреляет первым.

— Правильно говорят, — кивнул Пафнутьев.

— Там, в бардачке, посмотрите... То, что мне удалось изъять у бесчувственного тела Бевзлина.

Пафнутьев глянул на Андрея, осторожно открыл ящичек и вынул оттуда сверток в целлофановом пакете. Внимательно пролистнул блокнотик с телефонами, адресами, именами. Блокнотик был маленький, но заморская отделка, тонкая тисненая кожа, похрустывающая бумага подтверждали, что блокнотик этот не для общего пользования, сюда заносились сведения действительно важные. Какие-то карточки, сложенные листки, бумаги Пафнутьев просмотрел бегло и наспех, отложив все это до того момента, когда он вернется в кабинет. Но толстая пачка новых уже долларов его озадачила.

— А с этим что делать? — спросил он у Андрея.

— Поделим, — тот передернул плечами.

— Но это же грабеж!

— Конечно.

— Нехорошо. — Почему?

— Мы не должны опускаться до такого уровня, — произнес Пафнутьев без большой уверенности.

— Если мы не можем опуститься до их уровня, давайте до их уровня поднимемся, — усмехнулся Андрей. — А потом, Павел Николаевич, нам все равно придется как-то уравнивать наши уровни. Иначе, как мы сможем приблизиться к ним, как выйдем на них и вступим с ними в контакт? А не вступив в контакт, как мы сможем положить их на лопатки?

— Ладно, разберемся, — Пафнутьев принял, кажется, единственно верное решение. — Документы я забираю, деньги оставляю. Пусть здесь пока полежат, в бардачке.

— Пусть полежат, — усмехнулся Андрей. — Приехали, Павел Николаевич.

— Вижу, — проворчал Пафнутьев, выбираясь из машины.

Каждый раз с приближением развязки Пафнутьев становился сумрачным, даже ворчливым, старался подольше побыть один. Все, что можно было узнать, он уже узнал, и оставалось лишь связать разрозненные показания, свидетельства, подозрения, чтобы получить картину полную и ясную. Сейчас он был хмур и сосредоточен. И Андрей вывалил на него кучу совершенно свежих сведений, неожиданных и чреватых, и Овсов вдруг вспомнил о нем. Все это настораживало и требовало времени, чтобы разобраться, понять происходящее и найти собственное место во всех этих событиях.

Слишком уж быстро взбежав на третий этаж, Пафнутьев почувствовал, что дыхание его сбилось, сделалось тяжелым, и он замедлил шаги, чтобы в кабинет к Овсову войти спокойно и достойно.

— Здравствуй, Овсов, — сказал он. — Вот и я.

— Здравствуй, Паша... А это Валя. Как видишь, она если и изменилась, то только в лучшую сторону.

— Изменилась — это хорошо, — разулыбался Пафнутьев, увидев красавицу на кушетке у Овсова. — Лишь бы не изменила.

— Ох, Паша, — простонал Овсов и больше ничего не добавил, а Пафнутьев понял, что предложенная им тема не совсем удачна здесь. — Валя от нас ушла.

Теперь она работает в роддоме.

— Роддом — это прекрасно! — с подъемом воскликнул Пафнутьев и опять почувствовал, что его восторги неуместны. — Кстати, а как наша младеница? Она проснулась, наконец?

— Прекрасно себя чувствует и передает тебе привет.

— Выжила, значит? — уточнил Пафнутьев.

— Пока — да. В реанимации.

Валя сидела на кушетке, забросив ногу на ногу, и ее округлые коленки выглядели вызывающе и дерзко. Куда бы ни смотрел Пафнутьев, как бы он ни вертел головой, но взгляд его неизменно возвращался к ним, спотыкался о них, будто какая-то сила исходила от этих коленок. А, впрочем, может быть, и исходила.

Посмотрев на Овсова, он усмехнулся, заметив, что и тот находится в таком же смятенном состоянии. Коленки притягивали взоры и лишали, лишали мужичков привычной уверенности. А Валя, видя это, чуть посмеивалась, курила сигаретку, пускала дым к потолку, а отведя руку в сторону, любовалась не то ухоженными пальцами, не то самой сигареткой с золотистым мундштуком.