— Я знаю программу, дядя Донал. — Ведущий известного ток-шоу уже объявлял ее, и она только успела добавить: — Не беспокойся. Я думаю, тебе это представление запомнится надолго.

О'Ши смотрел ей вслед с беспокойным любопытством, а она уже вышла на сцену, где ее встретил взрыв аплодисментов.

Дядя был прав, аудитория действительно была замечательной, отметила про себя Шина, стоя молча в центре сцены и ожидая, пока смолкнут рукоплескания.

Когда огромный зал затих, она негромко сказала:

— Я хотела бы сразу извиниться. Я немного изменю программу, но надеюсь, что вы не будете разочарованы. Я была бы вам очень признательна, если бы вы воздержались от аплодисментов, пока я не покину сцену.

Не обращая внимания на удивленный шепоток, пробежавший по залу, она повернулась и быстро подошла к табурету, удобно устроилась с гитарой на коленях и взяла первые аккорды.

— «Песня о Рори», — объявила она низким грудным голосом.

Когда он лежал, умирая, мой Рори,

Он спросил меня: «Почему?»

Я не могла найти ответа,

Как ни старалась…

Как всегда, когда она пела об этом, ею овладели болезненные воспоминания, но в этот раз она заставила себя не концентрироваться на мыслях о кошмарных часах смерти брата и постаралась сосредоточиться только на хорошем. Улыбка Рори, его веселый смех, время, когда они были еще маленькими и он принес домой белку с покалеченной лапкой и выхаживал ее всю зиму, пока она не поправилась…

Понемногу ей становилось легче, и все счастливые дни, прожитые вместе с Рори и наполненные радостью и смехом, постепенно возвращались к ней. Вот Рори смеется так, что чуть не падает со стула, — тогда он подложил резинового паука ей в тарелку. Потом, когда она расплакалась от обиды, он настоял, чтобы она взяла его порцию, а вдобавок его десерт. Прошлое полностью захватило ее, и почти все воспоминания были светлыми и радостными. Почему она никогда не понимала этого?

Последние дрожащие аккорды отозвались в зале сладкой печалью, в которой совсем не было боли. На щеках Шины не было слез, ее глаза светились от нежности и легкой грусти. Она долго сидела молча, смотря в пространство. В зале стояла такая тишина, что можно было услышать, как упадет иголка, и Шина смутно сознавала, что публика полностью разделяла ее чувства и даже поддерживала ее в том, что она собиралась сделать.

На минуту она закрыла глаза и постаралась проглотить ком в горле. Ее голос был чрезвычайно тихим, но то, что она сказала, слышал каждый из сидящих в зале, и каждый был тронут почти до слез.

— Прощай, Рори! Мне будет не хватать тебя.

Наступила еще одна долгая пауза, затем Шина медленно открыла глаза. Боль и сожаление больше не отражались на ее лице, их сменили спокойная безмятежность и неукротимая сила, которую еще раньше заметил О'Ши. Она заговорила негромко и непринужденно, словно обращаясь к собравшимся вокруг друзьям.

— Это последний раз, когда я исполнила «Песню о Рори». Спасибо, что вы помогли мне попрощаться с ним. — Она опять посмотрела в темноту, и на ее лице было такое же серьезное выражение, как у ребенка, который старается объяснить взрослым то, что ему самому кажется абсолютно ясным. — Понимаете, пришло время покончить со скорбью и сказать ей «прощай». — Она медленно встала и положила гитару на табурет. — Кто-то однажды сказал мне, что жизнь должна быть праздником. Она не станет им, пока мы цепляемся за старые раны и разногласия. Мы должны идти вперед. — Не переставая говорить, она расстегивала пуговицы на своем платье. И закончив словами: — Как это сделала я, — сбросила с себя элегантный, но траурный наряд.

Шина услышала, как ахнули сидящие в зале люди, как пробежал по рядам изумленный шепот. Она спокойно положила платье на табурет и подошла к краю сцены.

Шина предстала перед публикой в легком платье из алого блестящего шифона, которое она выбирала очень придирчиво, потому что оно должно было говорить не менее ясно, чем слова. Его покрой был изысканно прост, с завышенной в стиле ампир талией и небольшой расклешенной юбочкой, которая только намекала на скрытые под ней формы. Ее шея и плечи были почти открыты, а тоненькие бретельки на спине переходили в две широкие ленты, которые развевались, как знамена, создавая впечатление радостного полета.

Шина стояла неподвижно, пока публика опять не умолкла, вся ее маленькая фигурка олицетворяла собой гордость и уверенность в себе.

— А теперь я хотела бы спеть вам песню, которую я только что написала об этом празднике, — сказала она, мягко улыбаясь и отбрасывая назад свои великолепные черные кудри, чтобы видны были изящные золотые серьги в ушах.

Без музыкального аккомпанемента, своим чарующим грудным голосом, она запела простые, трогательные слова, которые вели слушателей от нежной, грустной мольбы к победной песне торжества и надежды.

Слышали ли вы шелест ветерка,

Пролетающего над землей?

Видели ли вы когда-нибудь

Радость в глазах моего Рори?

Читали ли вы слова,

Начертанные на песке?

Слышали ли вы его смех,

Звучащий, словно песня?

Тогда вы знаете, что только любовь

Озаряет наши сердца.

И вы знаете, что только радость

Делает нас свободными.

Вы знаете, что смерть бессильна,

Пока жива память.

И если мы будем вместе,

То ничто не сломит наш дух.

Все началось с шепота,

Но уже сливается в хор.

С каждого холма, из каждой долины

Летит и звенит призыв.

Долой убийства, долой голод!

Пусть на земле царит мир.

Дайте нам любовь! Дайте нам радость!

Дайте нам жизнь!

Когда последний страстный зов воспарил над затихшим залом, Шина чувствовала возбуждение, близкое к головокружению. Да, именно это она и хотела сказать. Это то, чему учил ее Рэнд. Это единственное понимание жизни, которое имеет смысл.

Она молча стояла на сцене, и грудь ее лихорадочно вздымалась, а все ее существо звенело от пьянящего ощущения важности этого волнующего момента. Ее темные глаза сияли на оживленном, разрумяненном лице.

Постепенно Шина пришла в себя. На ее губах расцвела улыбка трогательной радости.

— Спасибо, что вы поддержали меня сегодня, — просто сказала она, повернулась и ушла со сцены. Она не заметила ни мгновения абсолютной тишины, наступившей в зале, ни последовавшего затем почти истерического взрыва аплодисментов.

Разъяренный О'Ши тут же грубо схватил ее за плечи и начал трясти.

— Ты, маленькая дурочка! Ты хоть понимаешь, что ты сделала? — злобно прошипел он, впиваясь в нее грозным взглядом. — Ты все испортила!