— Замолчи, черт побери!

— С другой стороны, — быстро проговорил Ваттье де Ридо, глядя на изменившееся от дикой ярости лицо императора, — все это может оказаться демонстрацией, имеющей целью опорочить чародея. Это похоже на Дийкстру.

— Изволь отыскать Вильгефорца и отобрать у него Цири! Дьявольщина! Работать, а не отвлекаться и плести кружева предположений. Вот что надо делать! Где Филин? По–прежнему в Гесо? Ведь он вроде бы «перевернул там каждый камень и заглянул в каждую щель». «Девушки там нет и не было». «Астролог ошибся или лжет». Все это цитаты из его донесений. Тогда что он там до сих пор делает?

— Коронер Скеллен, осмелюсь заметить, осуществляет не вполне понятные действия… Свое подразделение — то, которое ваше величество приказали ему организовать — он набирает в Мехте, в форте Рокаин, где заложил базу. Этот отряд, позволю себе добавить, весьма подозрительная банда. Странно уже то, что под конец августа господин Скеллен подыскал известного наемного убийцу…

— Что?

— Нашел наемного убийцу, которому приказал уничтожить буйствующую в Гесо разбойничью шайку. Дело само по себе, конечно, похвальное, но разве в этом задача императорского коронера?

— А в тебе, случаем, не говорит ли зависть, Ваттье? И не она ль придает твоим донесениям красочности и пыла?

— Я лишь отмечаю факты, ваше величество.

— Факты. — Император резко поднялся. — Именно факты я хочу видеть. Слышать о них мне уже наскучило.

* * *

День был действительно тяжелый. Ваттье де Ридо утомился. Правда, чтобы вконец не захлебнуться в незавершенных документах, у него был запланирован еще часок или два работы с бумагами. Однако при одной только мысли об этом Ваттье начинало подташнивать. «Нет, — подумал он, — никаких самопожертвований, никаких самопринуждений. А пойду я к Кантарелле, сладенькой Кантарелле, с которой так славно отдыхается».

Долго раздумывать он не стал, а поднялся, взял плащ и вышел, полным отвращения жестом остановив секретаря, пытавшегося сунуть ему на подпись сафьяновую папку со срочными документами. Завтра! Завтра тоже будет день!

Он покинул дворец через черный ход, со стороны садов, и пошел по кипарисовой аллейке. Прошел мимо искусственного бассейна, в котором дотягивал свой сто тридцать второй год карп, выпущенный еще императором Торресом, о чем свидетельствовала золотая памятная медаль, прикрепленная к жаберной крышке огромной рыбины.

— Добрый вечер, виконт.

Ваттье коротким движением предплечья высвободил укрытый в рукаве стилет. Рукоятка сама скользнула в ладонь.

— Ты здорово рискуешь, Риенс, — сказал он холодно. — Очень рискуешь, демонстрируя в Нильфгаарде свою обожженную физиономию. Даже если ты — всего лишь магическая телепроекция.

— Ты заметил? А Вильгефорц гарантировал, что если ты до меня не дотронешься, то не догадаешься, что это иллюзия.

Ваттье спрятал стилет. Он вовсе не догадался, что это была иллюзия, но теперь уже знал.

— Ты слишком труслив, Риенс, — сказал он, — чтобы появиться здесь своей собственной реальной персоной. Ты же знаешь, чем это тебе грозит.

— Император все еще зол на меня? И на моего мэтра Вильгефорца?

— Твоя наглость обезоруживает.

— К черту, Ваттье. Уверяю, мы по–прежнему на вашей стороне, я и Вильгефорц. Признаю, мы обманули вас, подсунув фальшивую Цириллу, но сделали это из лучших побуждений, из самых лучших, пусть меня утопят, если я лгу. Вильгефорц предполагал, что ежели настоящая пропала, так пусть уж лучше будет фальшивая, чем никакой. Мы считали, что вам все равно…

— Твоя наглость перестает разоружать, а начинает оскорблять. Я не намерен тратить время на болтовню с оскорбляющим меня миражем. Когда я наконец поймаю тебя в истинном виде, тогда побеседуем, к тому же долго, клянусь. А пока… Apage,[24]Риенс.

— Не узнаю тебя, Ваттье. Раньше, явись к тебе даже сам дьявол, ты б не упустил случая проверить, нельзя ли тут чего–нибудь выгадать.

Ваттье не удостоил иллюзию взгляда, а вместо этого принялся рассматривать замшелого карпа, лениво перемешивающего водоросли в бассейне.

— Выгадать? — повторил он наконец, брезгливо выпячивая губы. — У тебя? Да что ты можешь дать? Настоящую Цириллу? Своего патрона Вильгефорца? Или, может, Кагыра аэп Кеаллаха?

— Стоп! — Иллюзия Риенса подняла иллюзорную руку. — Ты сказал.

— Что я сказал?

— Ты сказал «Кагыр». Мы доставим вам голову Кагыра. Я и мой мэтр Вильгефорц…

— Смилуйся, Риенс, — прыснул Ваттье. — Измени–ка очередность.

— Как хочешь: Вильгефорц при моей помощи выдаст вам голову Кагыра, сына Кеаллаха. Мы знаем, где он находится, можем вытащить его, как рака из–под колоды, в любой момент.

— Эва, какие у вас, оказывается, возможности–то. Ну надо же! Уж такие у вас хорошие агенты в армии королевы Мэвы?

— Испытываешь? — скривился Риенс. — Или и впрямь не знаешь? Скорее всего — второе. Кагыр, дорогой мой виконт, находится… Мы знаем, где он находится, знаем, куда направляется, знаем, в какой компании. Тебе нужна его голова? Ты ее получишь.

— Голову, — ухмыльнулся Ваттье, — которая не может рассказать, что в действительности произошло на Танедде.

— Пожалуй, так оно будет лучше, — цинично проговорил Риенс. — Зачем давать Кагыру возможность говорить? В нашу задачу входит загладить, а не усугубить неприязнь между Вильгефорцем и императором. Мы провернем дельце так, что все будет выглядеть твоей, и исключительно твоей, заслугой. Доставка в течение ближайших трех недель.

Древний карпище в бассейне баламутил воду грудными плавниками. «Бестия, — подумал Ваттье, — должна быть чертовски мудрой. Только на что ему эта мудрость? Все время одна и та же тина, одни и те же кувшинки».

— Твоя цена, Риенс?

— Мелочишка. Где находится и что надумал Стефан Скеллен?

* * *

— Я сказал ему, что он хотел знать. — Ваттье де Ридо раскинулся на подушках, играя золотым локоном Картии ван Кантен. — Видишь ли, сладенькая моя, к некоторым вопросам следует подходить умно. А умно — значит конформистски. Если поступать иначе, не получишь ничего. Только протухшую воду и вонючий ил в бассейне. И что с того, что бассейн сооружен из мрамора и от него до дворца три шага? Разве я не прав, сладенькая моя?

Картия ван Кантен, ласково именуемая Кантареллой, не ответила. А Ваттье вовсе и не ожидал ответа. В свои восемнадцать лет девушка, мягко выражаясь, на гения не тянула. Ее интересы — во всяком случае, сейчас — ограничивались любовными играми и — во всяком случае, сейчас — с Ваттье. В вопросах секса Кантарелла обладала прирожденным талантом, в котором сошлись пыл и техничность с артистизмом. Однако гораздо важнее было не это. Вовсе не это.