Спустя месяц после заключения договора с Германией в Бресте 22 сентября 1939 года состоялся совместный военный парад вермахта и Красной Армии. Принимали парад генерал Гудериан и комбриг Кривошеин.

Со своей стороны нарком обороны Ворошилов разрешил после неоднократных просьб немцев использование широковещательной радиостанции столицы Белоруссии Минска в качестве дальнего приводного радиомаяка для навигационного обеспечения гитлеровских бомбардировщиков при полетах над территорией Польши. Штурманы бомбардировочной авиации «Люфтваффе» из эскадр Геринга, уточняя маршруты полетов на бомбежку городов и армии Речи Посполитой, настраивали бортовые радиосредства на частоту Минска. После завершения польской кампании Геринг в знак признательности прислал маршалу Ворошилову транспортный самолет за услуги в использовании минской радиостанции.

В печати появились сотни статей об истории Германии, культуре немецкого народа, необходимости проявления уважительного отношения к политике Германии. Раболепствуя перед Сталиным, Берия издал строгую директиву для начальников тюрем, лагерей и пересыльных пунктов, в которой категорически запрещалось называть советских заключенных «фашистами»…

Такой резкий поворот в сторону улучшения взаимоотношений с Германией далеко не всеми был понят, многие советские люди не верили в искренность установившихся отношений с гитлеровской Германией. Требовались огромные усилия пропагандистского аппарата для «воспитания советских людей в духе дружбы с народом Германии».

И гитлеровцы всячески подкрепляли эту «веру». В конце 1939-го — начале 1940 года в Германию были приглашены группы советских специалистов. На заводах Мессершмитта, Юнкерса, Хейнкеля немцы не побоялись показать почти все находящиеся на вооружении вермахта и стоящие на конвейере самолеты. Старшего групп И. Тевосяна принял сам Геринг. Советским летчикам-испытателям представилась возможность не только увидеть самолеты «Люфтваффе», но и полетать на них. Больше того, руководители Германии разрешили в обмен на сырье приобрести несколько машин: пять Ме-109 и Ме-110, две Ю-88, две До-215, новейший истребитель «Хейнкель-100». Все это вызвало удивление у руководителей групп нашего авиапрома — конструктора А. Яковлева, директора завода П. Дементьева, первого заместителя наркома В. Баландина: почему руководители рейха не побоялись показать советским специалистам современную авиатехнику? Наверное, потому, что внедрить в технологию их достижения за короткое время не удастся, война не за горами, а главное — морально воздействовать на советских работников авиапрома, внушить им, что они, немцы, ушли далеко вперед в авиастроении, добились больших скоростей и высот, внедрили пушечное вооружение, повысили мощность моторов и бомбовую нагрузку.

Стало ясно: в авиации отставание от лучших образцов самолетов, вооружения, моторов увеличивалось с каждым годом. Нужны были срочные меры. И Сталин, неплохо разбиравшийся в авиации, начал с того, что снял с поста наркома авиапромышленности М. М. Кагановича.

— Он не понимает и не разбирается в авиации! Сколько живет в России, а говорить по-русски не научился! Как мы не видели всего этого раньше?

Через некоторое время, не почувствовав помощи своего брата Лазаря Кагановича, М. Каганович застрелился…

Наркомом авиапрома был назначен Шахурин. Алексей Иванович в свое время работал в Военно-воздушной академии им. Жуковского, был парторгом ЦК на авиазаводе, секретарем обкомов партии, словом, знал авиацию и мог, разумеется, отличить истребитель от разведчика, не называл «мордочкой», как это делал М. Каганович, носовую часть машины.

Политбюро не единожды обсуждало положение дел в авиации, укрепило руководство авиапрома компетентными, знающими дело людьми. Так заместителем наркома авиапрома был назначен молодой, но уже известный конструктор Александр Яковлев.

Сталин и его окружение в сороковом году приняли ряд мер по усилению Красной Армии. На одном из совещаний Сталин, выступая перед высшим начальствующим составом РККА, сказал (прозрение пришло очень поздно):

— Мы недооценили роль механизированных армий, допускаем медлительность и ошибки в формировании соединений, оснащенных достаточным количеством танков.

Идеи Тухачевского немцы реализовали задолго до начала Великой Отечественной войны.

Не хватало квалифицированных рабочих, инженеров, наладчиков. 2 млн 300 тыс. людей находилось в то время в лагерях и тюрьмах.

Молодые, неопытные наркомы и директора заводов не смогли равнозначно заменить тех, кто был упрятан за решетку. Рост производства стали составил в 1940 году по сравнению с 1937 годом всего лишь 3,4 %, чугуна — 2,75 %, проката — 0,77 %. Выпуск автомобилей сократился на 54 тысячи. Особенно обозначилось отставание в оборонных отраслях, где даже новейшая техника отставала по своим параметрам от немецкой боевой техники. Самолетный парк ВВС Красной Армии был довольно значительным — более 20 000 машин, в том числе боевых — 15 990. Но 82,7 % составляли машины устаревших конструкций.

Усилиями конструкторов и промышленности к 1940 году были созданы новые, имеющие равные с немецкими машинами тактико-технические данные и даже превосходящие их по некоторым параметрам самолеты, но их было мало. В 1940 году было выпущено лишь 64 истребителя Як-1, 20 истребителей МиГ-3, 2 пикирующих бомбардировщика Пе-2. Наша авиапромышленность по мощности была вдвое слабее немецкой… Только 9,8 % истребителей имели пушечное вооружение.

Промышленность с большим отставанием поставляла боевую технику, медленно совершенствовались коммуникации, с опозданием строились аэродромы, базы, склады горючего и боеприпасов, продолжались аресты военачальников и кадровая чехарда в наркомате, в Генеральном штабе, в военных округах. В течение шести месяцев 1940–1941 годов трижды менялись начальники Генерального штаба (август 1940 года — вместо Б. Шапошникова был назначен К. Мерецков, который в феврале 1941 года был снят и впоследствии арестован; вместо него был назначен Г. Жуков).

Были допущены серьезные просчеты в размещении стратегических резервов боеприпасов, питания, обмундирования, горючего на случай войны. Военные и политические руководители Л. Мехлис, Г. Кулик, Е. Щаденко с упорством, достойным лучшего применения, отстаивали свои взгляды на строительство арсеналов, складов и баз вблизи границы, так как «Красная Армия будет вести бои на чужой территории». Людям, отстаивавшим другие взгляды, а именно — размещение баз и арсеналов проводить в глубоком тылу (Урал, Поволжье), навешивались ярлыки паникеров-отступленцев со всеми вытекающими отсюда последствиями со стороны НКВД…

«Под давлением повторяющихся тревожных сигналов наркомату обороны, — вспоминал позже Г. К. Жуков, — удалось добиться от Сталина разрешения частично призвать в западные военные округа еще четыре армии. Я, как начальник Генерального штаба, понимал, что эта переброска не может остаться в секрете от немцев. А раз так, то одновременно с этими необходимыми мероприятиями нужно привести в боевую готовность войска пограничных округов. Я докладывал об этом Сталину, но он, после того как его две недели пришлось убеждать согласиться на первые два мероприятия, согласия на третье мероприятие, непосредственно связанное с первыми двумя, так и не дал… Он ответил, что приведение в боевую готовность войск в пограничных районах может привести к войне…»[12]