Хотя в глубине души мне было ясно, что я просто не хочу идти.

Добравшись до своих покоев, я написала Киггсу записку:

Ваше Высочество!

Я поговорила с Ормой, но, увы, он не сумел узнать дракона по описанию рыцарей. Но я забыла сказать вам, что, по их рассказу, некий сэр Джеймс Пескод, еще один рыцарь, во время войны был специалистом по опознаванию драконов. Сэр Джеймс находился в лагере тем вечером и мог его узнать. Думаю, стоило бы допросить его.

Надеюсь, вы не отложили разговор с Эскар в надежде, что я вернусь с полезной информацией. Приношу извинения за неопределенный ответ Ормы.

Я долго не могла решить, как подписаться — все варианты казались либо слишком фамильярными, либо идиотски чопорными. В итоге решила перестраховаться, учитывая, что начала письмо как раз чопорно. Поймав в коридоре мальчика-пажа, я передала ему записку, а потом пожелала всем гротескам доброй ночи и рано легла спать — завтрашний день обещал быть долгим из долгих.

В пятнистом небе взошло солнце, окрасив его в розовый и серый, будто брюшко форели. Горничные начали колотить в запертую дверь раньше, чем я закончила умываться; за завтраком весь зал гудел от предвкушения. Зелено-пурпурное знамя Белондвег, первой королевы Горедда, развевалось на каждой башне и полотнами свисало с домов горожан. По всей дороге от каменного двора до нижней части Замкового холма вытянулись в линию кареты: со всех Южных земель прибывали высокие гости. Никто не смел упустить редкую возможность увидеть ардмагара Комонота в человеческом обличии.

Я наблюдала за неторопливым продвижением ардмагара с вершины навесной башни вместе с большей частью наших музыкантов. Комонот прилетел к южным воротам еще до восхода солнца, чтобы как можно меньше волновать людей своей чешуйчатой персоной, но весь город знал, что он явится, и толпа собралась там еще вчера вечером. На месте были выставлены представители короны, которые должны были поприветствовать ардмагара и обеспечить его и его окружение одеждой, как только они перекинутся.

Комонот неторопливо позавтракал и уже поздним утром отправился со своей свитой во дворец. Он отказался ехать верхом и настоял на том, чтобы идти по городу пешком, лично приветствуя людей, которые выстроились по обочинам улиц и встречали процессию криками — приветственными и всякими иными.

По слухам, он добрался до Соборной площади ровно в тот момент, когда часы обратного отсчета пробили в последний раз. Говорят, они сыграли жуткую механическую мелодию навроде шарманки, и королева вместе с драконом станцевали под нее. Очевидцы утверждали, что это был не механизм, а марионетки, мол, ни одна машина не способна на такие трюки.

Я готова была бы поспорить, что если ее построил Ларс, то она могла и не такое, но, увы, меня там не было, чтобы убедиться в этом воочию.

Хотя ардмагар был в ярко-синем одеянии, его трудно было разглядеть среди бурлящей толпы и трепещущих флагов; его саарантрас был невысок. Те из нас, кто трясся от холода на башне, не особенно впечатлились.

— Он такой крошечный! — прокурлыкал тощий сакбутист. — Я бы мог раздавить его каблуком!

— Ну и кто из нас теперь таракан, а, ард-комар? — спросил один из барабанщиков во всеуслышание.

Я поморщилась, надеясь, что никого важного поблизости не было. И как только каждая мелочь при дворе так быстро расползается?

— Услышу еще одно неуважительное слово — от любого из вас! — и будете играть на улице за кусок хлеба. — Заметив скептические взгляды, я проникновенно добавила: — Виридиус дал мне полную свободу. Если думаете, что я этого не сделаю, проверьте.

Все уставились в пол. Я мысленно вознесла благодарность святой Луле, покровительнице детей и дураков, — никто, видно, не заметил, что я блефую.

Те из нас, кто должен был играть приветственные фанфары, отправились в приемный зал, который оказался уже под завязку забит сливками южноземского общества. Со своего насеста на перилах я увидела, что граф Песавольта из Ниниса и регент Самсама оккупировали по четверти зала — одна пестрела яркими красками и гудела, другая темнела в суровом молчании. Среди нинисцев обнаружилась дама Окра, которая вела себя более сдержанно, чем остальные — что и понятно, ведь уже долгое время она жила в Горедде.

Ардмагар появился на пороге, и в зале мгновенно настала тишина. У него было такое же плотное сложение и двойной подбородок, как у Виридиуса. Темные волосы выглядели так, словно их смочили и ожесточенно зачесали назад; высохнув, они грозились свернуться в буйные кудри. И все же орлиный нос и пронзительный взгляд придавали ему внушительный вид. Он излучал напряжение, словно горел каким-то внутренним огнем, который едва мог сдержать; сам воздух вокруг него, казалось, дрожал, будто поднимался от раскаленных на солнце городских улиц. Колокольчик свой ардмагар нес, как медаль, на тяжелой золотой цепи вокруг толстой шеи. Он поднял руку в приветствии; зал затаил дыхание. Королева поднялась; вместе с ней поднялась принцесса Дион с благоговением на лице. Глиссельда и Киггс, сидевшие рядышком по левую сторону, были сейчас лишь тенями на периферии истории.

Мы, балконные крысы, ровно в этот момент должны были взорваться фанфарами, но нас словно молния поразила. Должно быть, вблизи мои музыканты нашли Комонота несколько более впечатляющим.

Меня же саму прошиб холодный пот.

Я задрожала от наполнившей меня злобной какофонии сдерживаемых эмоций: страха, гнева, отвращения. Но вся эта мешанина не принадлежала мне самой.

Закрыв глаза, я обнаружила, что жестяная коробка воспоминаний стоит посреди лужи. Из нее течет, а по стенкам катятся жирные жемчужины конденсата. Если чувства матери продолжат протекать в мое сознание, я не смогу делать свою работу. Я огляделась вокруг, ища… полотенце. При этой мысли оно тут же появилось. Я протерла лужу, а потом завернула в него коробку.

Буря эмоций рассеялась, и я открыла глаза. Комонот не сдвинулся с места в сторону помоста, а так и стоял с поднятой рукой, словно гипсовый памятник самому себе.

— Да проснитесь же, дубины! — прошипела я музыкантам. Те вздрогнули, словно их вырвали из транса, подняли инструменты и по моей команде грянули мелодию.

Под грохот запоздалых фанфар генерал начал долгий путь к помосту, оставляя за собой мерцающий след, махая и улыбаясь. Такое ощущение, что ему удалось подмигнуть каждому из нас персонально.

Он поднялся на возвышение, поцеловал усыпанную драгоценностями руку королевы и гулким басом обратился к толпе:

— Королева Лавонда. Принцессы. Почтенное собрание. Я явился сюда почтить сорокалетнюю годовщину мира между нашими народами.

Он подождал, пока утихнут аплодисменты. Выражение лица у него было по-кошачьи самодовольное.

— Известно ли вам, почему драконы научились принимать форму человека? Мы перекидываемся, чтобы говорить с вами. В нашем естественном обличье горло у нас так огрубело от дыма, что нам не воспроизвести ваших слов. Вы же, со своей стороны, не воспринимаете мутию как речь. Почти тысячу лет назад ученый дракон Голия — или Голимос, как называют его порфирийцы — открыл тайну превращения. Он желал говорить с порфирийскими философами и нашел для нашего народа бездонный источник знаний. Это был первый случай, когда драконы обратились к людям в поисках пользы и добра, — первый, но не последний. Голия вошел в историю как один из наших величайших деятелей. Так будет и со мной.