– Обещаю – если получится.

– Слушай, Агата, не наделай глупостей с револьвером. Если тебя сцапают, я найду эту тетрадь и добьюсь твоего освобождения, слышишь?

– Нет никаких доказательств, что она сохранилась, милый Рауль.

– Тогда я найду того, у кого она была, и заставлю подписать признание. Если бы ты раньше все мне рассказала, я бы ее…

– Надзиратели читали всю нашу переписку. До смерти сестры я не могла написать про тетрадь. Все так сложно, Рауль! Когда-нибудь я все тебе объясню.

– И вот еще что меня беспокоит: как вышло, что вернуть тебя в тюрьму поручили Тому? Ведь ты сама мне сказала, что твое бегство не афишируется?

– Ты веришь в случайности? Обещаю, скоро я раскрою тебе всю правду. Спасибо за гитару, напрасно ты это сделал, она же…

– Я-то тут при чем? «Гибсон» – подарок малышки. Она что, ничего тебе не сказала?

Агата промолчала.

– Времена сейчас тяжелые, я весь в долгах. Она предложила за нее столько, что я не смог отказаться. Больше я тебе ничего не скажу, подарок есть подарок. Пользуйся!

Агата прикусила губу, стараясь сдержать нахлынувшие чувства.

– Рауль, прости меня за то, что в молодости я не смогла тебя полюбить.

– Над такими вещами мы не властны, – ответил он и сам повесил трубку.

Агата долго слушала короткие гудки, потом оглядела кабинет Квинта. Она представила себе, как он сидит в кресле, в котором сейчас сидела сама, и занимается делами. Между ее и его жизнью пролегло расстояние в тысячи миль. Что затевает судьба? Какой момент определяет всю дальнейшую жизнь? Ее внимание привлекла фотография в рамке на письменном столе. Приглядевшись, она не удержалась от смеха.

Бой часов вернул ее к реальности. Стрелки показывали 21.30. Она вернулась в гостиную и застала Квинта и Милли за увлеченной беседой.

– Жаль вас прерывать, – сказала Агата, – но мне нужно срочно уносить ноги.

– Что случилось? – взволнованно спросил Квинт, вставая.

– Сюда вот-вот нагрянут федералы.

– У них нет права вторгаться на мою территорию до рассвета! – возмущенно воскликнул он.

– Может быть, но к рассвету они нас окружат. Поспешим, иначе будет поздно.

– Ладно, – сказал Квинт. – Я знаю неподалеку один мотель, хозяин – надежный человек. Ты сможешь там переночевать. Я тебя отвезу, вот только возьму ключи.

– Я сама ее отвезу, – вмешалась Милли. – Идите за вашей сумкой, – поторопила она Агату. – Я подожду снаружи. Не теряйте времени!

Милли выбежала на крыльцо, бросилась к машине, дрожащими пальцами стала тыкать ключом в замок зажигания. Агата открыла дверцу и села рядом.

– Где твое хладнокровие? Все будет хорошо. – Она взяла руку Милли и аккуратно вставила ключ.

Мотор взревел, «олдсмобиль» помчался по грунтовой дороге, поднимая облако пыли. Достигнув шоссе, Милли свернула на него так резко, что машину занесло.

– Только в кювет свалиться не хватало! Прошу тебя, успокойся.

Агата оглянулась и стала смотреть в заднее стекло. Вдали светили фары.

– Выключи весь свет и поезжай как можно осторожнее.

Милли послушалась и вцепилась в руль, дожидаясь, пока зрение привыкнет к темноте.

– Квинт сказал, в какой стороне мотель?

– Сосредоточься на дороге. Не гони! Не знаю, как ты, а я не вижу ни зги!

– Не беспокойтесь, я вижу достаточно, чтобы не вылететь в кювет.

Агата снова оглянулась и увидела лучи фар на грунтовой дороге, с которой они только что свернули.

– Еле успели, – проговорила она со вздохом облегчения.

Нескончаемая асфальтовая полоса карабкалась на холм. Когда они оказались наверху, Агата жестом попросила Милли включить фары.

Это было своевременно. В следующий миг луну заслонили тучи, и хлынул проливной дождь.

Милли быстро подняла верх, но в стыки все равно сочилась вода. Видя огорчение Милли, Агата, не обращая внимания на мокрые ноги, сказала:

– Не тревожься за машину, завтра ее быстро высушит солнышко.

– Я тревожусь не за машину. Просто дорога мокрая, покрышки старые, резина лысая… В таких условиях я ехать не могу.

Она спрятались на заброшенной бензозаправке под дырявым навесом.

– Меня мучат угрызения совести, – созналась Агата. – Я заставила тебя ехать со мной, хотя не имела права тебя в это втравливать.

– Поздновато для раскаяния, вы не находите?

– Нет, для раскаяния никогда не поздно. Когда кончится дождь, ты высадишь меня в ближайшем населенном пункте.

– На ночь глядя? Еще чего!

– Ну, тогда завтра утром.

– Хотите от меня избавиться как раз тогда, когда все это становится занятно?

– Не вижу в нашем положении ничего занятного!

– Как мы выглядим со стороны? Мчимся как сумасшедшие в темноте, с потушенными фарами, после ужина у вашего друга, персонажа черно-белых кинофильмов, которые моя мать любила смотреть по телевизору! И ради чего? Чтобы застрять в этой жалкой дыре, промокнув до костей! У меня, например, зуб на зуб не попадает, так я продрогла! Я даже не знаю, на каком я расстоянии от дома, я вру Фрэнку с тех пор, как сбежала с вами, не говоря уже о миссис Берлингот, как вы ее называете. Не смогу теперь без смеха произносить ее фамилию! Уверяю вас, лучше веселиться, чем пытаться найти во всем этом какой-то смысл.

– Хочешь, я развеселю тебя по-настоящему? Квинт со своим писклявым голосом и утонченными манерами – такой же владелец хозяйства, как я – первая леди страны.

– Что вы несете?

Агата изогнулась и достала фотографию в серебряной рамке, которую прятала за спиной.

– Беднягу Джона не надо жалеть: видишь, в каком чудесном обществе он праздновал Новый год? Можешь убедиться, фотография свежая.

Милли схватила фотографию, и глаза у нее вылезли из орбит. На женщине, обнимающей Джона, были очки с оправой в форме цифр, обозначающих текущий год.

– Выходит, Квинт все выдумал?

– Нет, – возразила Агата, – молодость, тюрьма, приезд на ранчо – все это правда. Вот только его взлет прервался на том, что добряк Джон доверил ему управление своим ранчо, а сам наслаждается жизнью. Квинт похоронил его без всяких оснований. То, как Квинт распорядился своей жизнью, заслуживает уважения, но мужчинам необходима похвала. Если их не хвалят другие, они хвалят себя сами.

Ливень перестал. Агата немного прошлась и вернулась к Милли.

– Ты устала?

– Меня утомила поездка и сытный ужин. Но окончательно меня доконала все-таки прогулка верхом.

– Хочешь, я поведу?