Я гляжу на него украдкой, чтобы увидеть его реакцию на мое признание. У Ричарда такая крошечная машина, что Даррену пришлось сложиться пополам. Он сосредоточенно ведет машину по извилистой дороге. Он включил фары, а дворники на ветровом стекле упорно пытаются смахнуть струи дождя. Я боюсь, это неравная борьба. Не отрывая глаз от дороги, он произносит:

– Вы удивительная.

Я удивительная! Сейчас взлечу от счастья. Я еле себя сдерживаю.

Я удивительная? Ну да, и сколько раз я уже это слышала?

Я удивительная! Сейчас взлечу от счастья. Я еле себя сдерживаю.

Я удивительная. Он наверняка это говорит всем женщинам подряд.

Словом, я делаю вид, что не расслышала, и прикрываю глаза, намереваясь немного поспать, пока мы возвращаемся домой.

Просыпаюсь. Мне улыбается со стены юный Кевин Киган. Где я? Я лежу в узкой кровати на шершавой нейлоновой простыне под нейлоновым покрывалом. Все это коричневое. Разных оттенков коричневого цвета. Больше всего боюсь мужчин с плохим вкусом. Заслышав на улице детский смех, я выглядываю в окно.

Даррен.

И Шарлотта с Люси. Сегодня холодный серый день. Серая трава, серое небо. Но Даррену и девочкам весело, их одежда и смех на этом сером фоне представляют радостный контраст. Нетерпеливо стучу в окно и машу им рукой. Они смотрят вверх и машут мне в ответ. И только потом я вспоминаю, что еще не накрасилась, и ныряю обратно в кровать, прежде чем они успели меня рассмотреть.

Стук в дверь. Я не успеваю ответить, как влетает миссис Смит. Она широко улыбается, и я купаюсь в ее улыбке. Может, она знает, что вчера я возилась с детьми, и теперь лучше ко мне относится. Но мне это безразлично. Я не нуждаюсь и не жду одобрения миссис Смит. Не очень-то и надо.

Она принесла мне чашку чая, такого крепкого, что в нем могла бы стоять ложка. Я беру ее и благодарю.

– Вы, наверное, устали вчера? У меня странное и неприятное ощущение, будто в моей постели муравьи, они заползают под простыни и лишают меня покоя. Блин, теперь вспомнила. Вчера вечером я очень устала. Слишком устала, чтобы защищать свое шоу, и могла только беситься. Мы смеялись, потом нам захотелось выпить, и мы решили совершить набег на бар его родителей. На этот фанерованный орехом кошмар с Ноева ковчега, разумно спрятанный в «передней». Мы решили, что текила будет лучшим дополнением к тостам с сыром. Выбирать было не из чего. Все остальные напитки были флуоресцентных цветов и наверняка радиоактивны. В нашем распоряжении был целый дом! И тут мне пришло в голову раскрутить его на разговор о шоу, пока его родных нет рядом. Я, дура, подумала, что раз он стал относиться ко мне теплее, то готов к этому разговору.

Оказалось, нет. Разговор получился коротким, напряженным и прохладным.

Он повернулся ко мне спиной и стал натирать сыр. Волосы у него на затылке растрепались. Я еле удержалась, чтобы на них не подуть.

– Я не говорю, что ты должен переспать с Клэр. – Боже упаси. – Просто нужно с ней встретиться. И довериться судьбе, – убеждала я его широкие плечи.

– Но ваша программа не о судьбе и не о том, что может случиться, если каждый будет предоставлен самому себе. Ваше шоу существует для того, чтобы все извратить. Оно выявляет худшее в человеке. – Он посмотрел на мое отражение в темном ночном окне.

– Худшее в человеке – это норма, – продолжала я.

Он не скрывал возмущения. Но теперь хотя бы повернулся ко мне лицом. Или он повернулся только для того, чтобы положить хлеб на гриль?

– Нет, неправда. Просто вы считаете отклонения нормой, потому что они свойственны лично вам.

Ну, нахал. Что он знает о моей жизни, кроме того, о чем мы говорили вчера в ресторане, в поезде и сегодня днем? Но этого недостаточно, чтобы узнать человека. Он знает обо мне немногим больше, чем то, какой молочный коктейль я любила в детстве. О, еще днем мы, кажется, вели интригующую и совершенно зашифрованную беседу (из-за присутствия детей) о запахах презервативов. Но половина всех мужчин на «ТВ-6» знает, что я больше всего люблю запах банана.

Никто не думает, что это запах молочного коктейля с шоколадом.

Я свирепо посмотрела на него.

– Неверность существует. И измены тоже.

– Да, возможно. Но это ужасно, так и нужно это воспринимать. А вы все время показываете нам измены и тем самым нейтрализуете такое отношение. Вы что, настолько ущербны, что не понимаете этого?

Я устала от его ханжеских рассуждений. И неожиданно для себя заорала. Я пропустила мимо ушей его вопрос и вместо этого задала ему свой.

– Кого вы хотите защитить от культурных и моральных стандартов Запада? Я не придумала ничего нового, ничего экстраординарного.

Мы оба замолчали, пока Даррен накладывал сыр на снятые с гриля тосты. Он положил их передо мной и предложил к ним уорчестерский соус. Я отказалась. Налила ему текилы, но он к ней не притронулся. Мы ели молча, потом я пошла спать. Я проиграла это сражение.

Сейчас я ищу мои наручные часы.

– Сейчас полчетвертого, детка, – весело говорит миссис Смит.

– Полчетвертого? – я тут же вскочила, и миссис Смит уставилась на мое кружевное белье.

– Да. Вы, дорогая, наверное, устали и не чувствовали холода в таком легком белье. Если бы вы сказали, что вам нечего надеть, кроме этого, я дала бы вам свою ночную рубашку.

Пристыженная, я лезу обратно в постель, чтобы укрыться от ее неодобрительного взгляда. Конечно, ей не нравится мое белье! Я специально отобрала для этой поездки самую практичную рубашку. Обычно я сплю голой. Если она считает, что эта рубашка слишком короткая, то что она может подумать о моих трусах?

– Даррен хотел вас разбудить, но я ему сказала: пусть поспит. Вы, наверное, не высыпаетесь. Он сейчас повезет детей на набережную кататься на карусели. Я подумала, что вы захотите искупаться, а потом мы перекусим.

Я вежливо киваю, хотя чувствую, что мой желудок взбунтуется, если я еще что-нибудь съем. Все, что я слопала вчера – конфеты, шоколадный торт, лепешки, гамбургеры и, наконец, тост с сыром, – превышает мою недельную норму. Наверное, такой аппетит разыгрался у меня от свежего воздуха.

– Как вы сказали, который сейчас час?

– Сейчас почти без двадцати четыре.

– А какой сегодня день недели? – вообще-то я не рассеянная, но я никогда еще не спала семнадцать часов подряд. И никогда еще не спала на нейлоновой простыне.

– Вторник.

– О, черт.

– Что вы сказали? – У миссис Смит испуганный вид, но у меня нет времени ее успокаивать.

– Черт, черт, – я лезу в сумку в поисках мобильного телефона. – Черт, четырнадцать сообщений. – Миссис Смит возмущенно кудахчет и оставляет меня одну. Теперь можно не сомневаться, что все ее добрые предположения в отношении меня наверняка исчезнут.