Макаров горько усмехнулся. «Пойдешь направо – друга потеряешь» – идиот, наивный идиот…

Погруженный в свои мысли, Александр Сергеевич бродил по квартире и не заметил, когда и как в его руке оказался «Макаров»…

13

До поселка Комсомольский Макаров доехал на попутном грузовике. Водитель, молодой и, видно, бесшабашный, раз взял в машину пассажира в темное время суток, поинтересовался, кто это ему лицо расцарапал, и пришлось сочинять на ходу про взбесившуюся кошку. За разговором о кошках Макаров вспомнил, что не видел дома Сафо, и понял, что ее забрали. А вот это было уже свинством! Денег водитель не попросил. Даже если бы попросил, то Макаров не дал бы, потому что у него их не было. А если бы стал требовать, то Макаров показал бы ему пистолет, так он решил. Возможно, водитель это почувствовал.

Калитка была конечно же на запоре. Александр Сергеевич решительно полез через забор и сделал это успешно, если не считать ушибленного колена и куртки, разорванной на спине. Макаров спокойно переложил пистолет из бокового кармана куртки в карман брюк, после чего снял куртку, в бешенстве смял ее в комок и зашвырнул подальше в темноту.

В ту ночь синоптики обещали заморозки, и прогноз начинал сбываться, но Макаров не замечал холода. Он подбежал, пригибаясь, к Васькиному домишке, в котором светились все окна, и, заглянув в первое, увидел Анну. Она вышагивала по комнате взад-вперед, держа в руках книгу и читая вслух. Разумеется – стихи. Оська смирно сидел на диване и, сопровождая Анну взглядом, внимательно слушал. Отсюда, с улицы, ничего слышно не было, но Макаров напрягся и прочитал по губам дочери: Ходасевич.

– Идиотка – дочь идиотки, – прошептал он в ярости. – И ребенка хотите идиотом сделать. Ему спать пора!

Он перебрался к другому окну и увидел Васькину кошку, серую, полосатую, бездарную. Она умывалась перед сном и, видимо, почувствовав присутствие постороннего, опустила лапу, замерла и стала смотреть в окно. Макаров присел.

«А где же Сафо? – подумал он. – Неужели оставили дома? А если бы я домой не пришел? Если бы со мной что-нибудь случилось? Она бы от голода там сдохла? Сволочи…»

Александр Сергеевич перебрался утиным шагом к третьему окну и, осторожно заглянув внутрь, увидел все…

Наташа и Васька сидели за маленьким столом и говорили, но как! Они говорили поочередно: то он, то она, горячо и страстно. Нет, за руки они не держались, но коленями под столом касались. Этого не было видно, но было ясно – так они смотрели друг на друга. На столе между ними стояла пошлая свеча в виде идиотского гнома, правда, она не горела. То он, то она, то он, то она…

Макаров опустился на землю, затряс головой, обхватил ее руками, заскрипел зубами. В эту минуту он горько жалел, что пришел сюда. Нет, не потому, что он увидел то, что ожидал увидеть, просто было очень и очень больно. Макаров поднялся и пошел, покачиваясь, пьяный от своего горя, в глубину сада. Подходя к лавочке, он наступил на бутылку. Она выскользнула из-под подошвы, блеснула зеленым, булькнула. Макаров поднял бутылку. Это был их недопитый спирт, с полосками на этикетке. Спирт оказался кстати; только теперь Александр Сергеевич почувствовал, что холод пробирает до костей. Он сел на лавку, открутил пробку, запрокинув голову, сделал большой глоток и даже не поморщился, только равнодушно вытер потекший по подбородку спирт. Где-то неподалеку печально проблеяла Зина. Макаров грустно усмехнулся. Еще несколько дней назад на вот этой самой лавочке он сидел пьяный и счастливый, и у него был друг, была жена, было все, а теперь… Александр Сергеевич обернулся и посмотрел на Васькин дом. Теперь окна в доме были темны… Если не считать пламени свечи в той комнате, где сидели Наташа и Васька… Александр Сергеевич испуганно отвернулся и укусил себя за палец, чтобы сейчас же не наделать глупостей или, того хуже, не заплакать. Лицо его сделалось скорбным и решительным. Предстояло дождаться утра. Чтобы убить Ваську.

Утро наступило резко, внезапно, без подготовки: стало вдруг светло – и всё. На пожухлой прошлогодней траве, разумеется, серебрился иней. Макаров выбрал удачное место для наблюдения – за большой собачьей будкой, в которой никакая собака давно не жила, зато внутри валялась старая грязная телогрейка, служившая когда-то подстилкой, и Александр Сергеевич обрадованно надел ее. Но, конечно, он очень замерз и наверняка простудился – время от времени все его тело сотрясал сильный озноб.

Дверь дома распахнулась, Васька, в армейских брюках и голый по пояс, остановился на крыльце и с удовольствием потянулся, демонстрируя приличную мускулатуру. Макаров торопливо вытащил пистолет и снял его с предохранителя, но тут же осадил себя, потому что горячиться было нельзя, надо бить наверняка.

Васька высморкался и побежал в сортир. Александр Сергеевич усмехнулся. Неплохо было бы пристрелить его там, среди дерьма, и он уже почти решил сделать это, но Васька вышел из сортира и побежал к прибитому на столбе умывальнику.

«Умойся, умойся, в последний раз…» – великодушно позволил Макаров, глядя, как Васька, голый по пояс, умывается ледяной водой и крякает от удовольствия.

Отряхиваясь на ходу по-собачьи, Васька побежал в дом. «Чайку попить? Или, может, утренний поцелуй сорвать? Так кто ж тебя подпустит, мокрого и холодного?» – усмешливо думал Макаров.

Уже к утру мысль о Наташе перестала его мучить, Наташа ушла, не так, как Марго, не улетела, но ушла, далеко ушла, и Макаров был даже рад этому.

Васька вновь появился на крыльце, в расстегнутом армейском кителе, под которым была надета белая полотняная рубаха. В руке он держал пустую кастрюлю.

«К Зине», – подумал Макаров и оказался прав: Васька направлялся к сараюшке, где поселилась коза.

Когда Васька скрылся внутри, оставив за собой дверь открытой, Макаров поднялся и побежал следом. Но тут же он чуть не упал, наткнувшись лицом на протянутую на его пути бельевую веревку, которую он почему-то не заметил. На веревке сушились красные Оськины колготки, и Александр Сергеевич автоматически их пощупал. Колготки высохли.

«А дырку-то можно было зашить?» – раздраженно подумал Макаров, и тут его осенила очень удачная мысль. Он стащил колготки с веревки и натянул их себе на голову. Дырка оказалась как раз напротив глаза, правого. Макаров не видел себя со стороны, но ему представлялось, что сейчас он похож на омоновца на операции, и от этого почувствовал себя еще более уверенным.

Васька сидел к нему спиной, дергал козу за дойки и бормотал что-то себе под нос. Еще ночью Макаров решил, что стрелять будет в голову, ведь тогда в тире он попал именно в голову, и потом, он где-то читал, это выстрел наверняка.

Макаров взглянул на «Макарова» напутственно, тщательно прицелился в лысеющий Васькин затылок и нажал на спусковой крючок…

В ответ прозвучал довольно громкий в тишине щелчок, но никакого выстрела не последовало. Недоумевая, Макаров взглянул на пистолет, и в то же мгновение страшной силы удар отбросил его от сарая, а в следующее мгновение Васька уже сидел у него на спине, больно выкручивая при этом руку. Александр Сергеевич хрипел и стонал, не в силах пока ничего сказать Васька приставил дуло пистолета к его виску и говорил возбужденно: