Сашка встрепенулся.

– А ты их раньше видал, Петрович?

– Конечно, видал, – степенно ответил старый солдат. – И даже с рук кормил. Моща в нем солидная. Тащит – куда там коняжкам. По силе один верблюд – как пара волов, точно говорю. Только капризный очень. Верблюд – он к себе особого подхода требует.

– Ишь ты как! – протянул Сашка. – Ой, глянь! Еще верблюды! Вон, впереди!

И правда, с лесной тропинки на большак выехала группа калмыков, причем несколько – верхом на верблюдах.

– Нет, Жора! Верблюд – не конь! Вон, смотри, калмыки еще и на конях едут!

– Так может, это они здесь коней купили, Сашка? Им же тоже интересно, что за зверь такой – конь. Едят ли его и вообще?

Сашка снова недоверчиво покосился сначала на меня, потом на невозмутимо вышагивающего Ефима.

– Все-таки разыгрываете меня.

– Похоже, нас охранять будут, – вполголоса сказал Ефим, – видишь, это у них разъезд. Патрулируют.

– А почему они? Почему не казаки? – спросил Семен Петрович. – Обычно же казаки разъездами ходят.

– Ясно почему, Петрович. У казаков язык без костей. Сегодня наши порядки увидят – завтра по всей округе разнесут.

– А у калмык что, язык с костями? – это снова наша неугомонная Заноза.

Ефим хмыкнул:

– А ты по-калмыцки хорошо говоришь?

– Вообще ни слова не знаю, – сокрушенно вздохнул Сашка.

– Вот и шпионы прусские – тоже ни слова. Так что калмыки могут языком трепать сколько угодно, с того вреда не будет.

Вскоре после полудня наши три полка – Кексгольмский, Вологодский и Пермский – выстроились на большом лугу в пяти километрах от Митавы, и генерал Лопухин дал смотр нашим войскам.

По сравнению с прошлогодним смотром у мызы Югла начальства было значительно меньше. Только генерал Лопухин, генерал фон Мантейфель и кто-то от штаба армии. Ну и весьма скромная свита, меньше десятка полковников да майоров. Гляди-ка, и правда секретный смотр, надо же. Впрочем, на смотре я лично ничего особо не заметил. Просто стоял навытяжку и следил, чтобы мое капральство держало строй. В прошлом году-то поинтереснее было, там я полковые колонны со стороны наблюдал. А отсюда, из строя, особо ничего и не увидишь. Встали, постояли. Потом по команде начали ходить туда-сюда, потом снова встали. Из линии вообще непонятно, что делает полк, как строится, как выглядит… Но вроде бы не оплошали. Через пару часов топтания на месте штаб-офицеры галопом промчались вдоль строя, крича что-то одобрительное, а один из адъютантов выехал далеко перед строем и громовым голосом проорал:

– Генерал Лопухин выражает вам свое искреннее удовольствие!

– Ура! Ура! Ура! – гаркнули полки так, что заложило уши. Громко, от души. Словно трибуны стадиона, когда наши забили гол «Баварии».

На том смотр и закончился. Вольно. Капитаны, ведите роты в лагерь.

Жаль, что я этого не видел со стороны.

– Что ж мне так не везет-то, а? – проворчал солдат Архип, когда мы шли на поляну, где обозные вместе с солдатами десятой роты разбивали палатки для всего полка. – Сначала угораздило в лучшую роту попасть, теперь вот оказался в тройке лучших полков армии.

– Разве ж это плохо, дядька Архип? – спросил его один из шлиссельбургских сироток.

– Да нет, не плохо. Просто в лучшем полку трудно состариться. Ох, судьбинушка!

Ночью я спал беспокойно. Ворочался с боку на бок, просыпался то от холода, то от того, что тело затекло из-за неудобной позы.

Снилась всякая дичь. То мужик из электрички читал мне какой-то заумный монолог и чертил пальцем на окне схемы, которые я вообще не запомнил, то какие-то мрачные личности в бронежилетах и спецназовских шлемах фехтовали на шпагах и обзывали друг друга на французском языке, то вдруг генерал Лопухин, стоя на каком-то холме в изодранном кафтане, от пояса гвоздил из пулемета по набегающим на него демонам. Потом еще капитан Нелидов выступал с пламенной речью по телевизору на каком-то иностранном ток-шоу… Всякий бред, в общем.

В конце концов я окончательно проснулся. Потыкал кулаком под голову – ну да, точно. Вот почему так неудобно. После скверного ужина поленился сделать себе нормальную подушку. Просто бросил ранец под голову и небрежно укрыл его полотенцем. Это самое полотенце во время сна сползало с ранца, и я просыпался от того, что елозил щекой по грубому шву. Ругался, поправлял полотенце и снова проваливался в беспокойный сон. А еще в ранце какая-то неудобная хрень углом встала. Да так неудачно, что, когда я ранец головой продавливал – эта самая хрень мне прямо в висок упиралась. М-да… Сэкономил время на создание нормальной лежанки, в итоге половина ночи псу под хвост.

Не, так не годится. Так до утра буду ворочаться. Сел на своей лежанке, вздохнул и принялся на ощупь выгребать из ранца весь хлам. Заверну в камзол, положу в сторонку, а уже утром посветлу разберу, что куда. Блин, капрал хренов. Какой пример людям подаю, если даже для себя комфортную лежанку не сделал?

В нашей большой палатке слышалось тяжелое дыхание десятка моих парней. Кто-то сипел заложенным носом, кто-то слегка похрапывал, кто-то сквозь сон отчаянно чесался. Пахло потом, сырыми портянками и влажным войлоком.

Наша рота уже несколько дней подряд несет круглосуточную охрану понтонной переправы через реку Аа, неподалеку от Митавы. Одна полурота днем, вторая – ночью. Остальной полк в это время спокойно обустраивается, налаживает житье-бытье. Люди роют землянки, сооружают шалаши и даже начали строить небольшие избушки для старших офицеров. Построить домик из бревен тут не такое уж и долгое дело. Особенно если он идет как времянка, без печки. Думаю, такими темпами где-то к концу недели все штабные из палаток и шатров переберутся в относительно уютные жилища.

А нам заниматься хозяйственной деятельностью попросту некогда. Мы все время там, на переправе. Потому пока плохие солдаты вместе с середнячками вьют себе уютные гнездышки и обеспечивают комфортный быт – мы, как лучшие, живем в мокрых палатках и на сырых лежанках. И наша ротная улица в лагере сейчас самая убогая. У других-то уже и дорожки песком посыпаны, и навесы над столами сколочены, и даже какие-никакие газончики из дерна выложены. Прямо парк, а не военный лагерь. А у нас – слякоть, лужи и посеревшие от грязи шатры.

Завтра надо будет напрячь нестроевых ловить солнце для большой просушки. Сгниет ведь все напрочь. Да еще бы где-то воска раздобыть, брезент заново провощить. А то при каждом дожде у нас будет не шатер, а бассейн, будь оно неладно. Другие роты, конечно, ржать будут. Мол, у них-то вон как все красиво, ладно да обжито. А у нас исподнее на шестах сушится, у всех на виду.

По идее, роты в карауле могли бы менять каждый день. Сегодня одна рота, завтра – другая… Но тут есть еще… эм… обстоятельства, скажем так. Полковник Лебель сейчас в Митаве, в ставке генерала Апраксина. Секунд-майор Стродс уехал в Ригу, к армейскому генерал-провиантмейстеру князю Волконскому. Формально за старшего в полку остался командир первого батальона майор Небогатов, но с ним можно договориться за взаимный интерес. Вот капитан Нелидов и договорился, что, мол, не переживайте, господа офицеры, первая рота справится с караульной службой сама. Помощи не требуется, мы сами, все сами.