Едва переступив порог, она бросилась в ванную и вернулась с влажным полотенцем, которым принялась вытирать мне лицо.

— Самое обидное то, что вы предупреждали меня, — прохрипела я.

— Когда ты отдохнешь и поешь, к тебе придет осознание того, что все не так плохо, как кажется сейчас.

Я закрыла глаза и сжала кулаки. Куда уж лучше! Разве сама Люба не говорила, что Амелия довела одну женщину до самоубийства и что она имеет темное влияние на Дмитрия?

— Ты не поверишь, — продолжала Люба, — но теперь, когда это произошло, я начинаю понимать, что в этой ситуации есть выгода и для тебя. Раньше я этого не видела.

— Я сделала все то, от чего хотел уберечь меня Сергей, — сказала я, склонив голову на подушку. — Я отдала им клуб.

Люба села на край кровати рядом со мной.

— Я знаю. Клуб клубом, но сейчас идет война, и кто знает, что может случиться с заведением. Важнее то, что тебе по-прежнему принадлежит дом и все, что в нем находится.

— Мне нет дела до дома и денег! — воскликнула я, ударив себя кулаком по больной груди. — Когда вы меня предупреждали, я думала, что Амелии нужны мои деньги, а не мой муж. — Я подождала, пока стихнет боль. — Дмитрий больше не любит меня. Я осталась одна.

— О, я думаю, что Дмитрий образумится. — В голосе Любы звучала уверенность. — Он не захочет жениться на беспутной американке. Просто он о себе слишком высокого мнения. Тщеславия в нем намного больше, чем было у Сергея. Рано или поздно молодой человек опомнится. К тому же Амелия почтой на десять лет старше его.

— Какая мне от этого польза?

— Пойми, он может на ней жениться, только если разведется с тобой. А я не думаю, что Дмитрий на это пойдет. Даже если бы он захотел это сделать, ты можешь поступить по-своему — не давать ему согласия.

— Он любит ее, — возразила я. — Я ему не нужна. Он сам мне об этом сказал.

— Аня! Неужели ты думаешь, что он действительно нужен Лмелии? Он мальчишка, и она заставит его вернуться к тебе. К тому же у него сейчас и так голова забита совершенно другими проблемами.

— Я не хочу его видеть… После того, что он был с ней…

Люба обняла меня.

— Поплачь, но не слишком. Трудно быть замужней женщиной, не понимая, из какого теста слеплены мужчины. Они порой увлекаются женщинами, которые слова доброго не стоят, по в один прекрасный день все проходит и они возвращаются домой, как будто ничего не произошло. Сколько крови Алексей попил у меня, когда мы были молоды!

Подобная практичность вызвала во мне только досаду и раздражение, но я понимала, что Люба старалась хоть как-то успокоить меня; к тому же она была единственным другом, который у меня остался.

— Я закажу нам обед в женском клубе, — мягко произнесла ома, поглаживая меня по спине. — Еда и бокал вина помогут тебе. Если ты не потеряешь самообладания, Аня, все будет хорошо.

Мне меньше всего хотелось выходить в свет, но Люба настояла, чтобы я приняла ванну и оделась. Я понимала, зачем она это делает. Если я перестану выходить из дому, на мне можно будет поставить крест. В Шанхае все, что переставало двигаться и замирало на месте, было обречено на смерть. Немощные попрошайки, падающие в обморок от истощения на улицах, в Шанхае не выживали, как и брошенные дети или слабосильные рикши. Шанхай — город для сильных. Секрет выживания заключался в постоянном движении.

Несколько недель после крушения моего брака прошли как в тумане. Я запретила себе думать о Дмитрии. Если бы я начала размышлять над тем, что произошло, у меня бы опустились руки и я бы остановилась. Остановившись, я бы начала умирать, как солдат на марше, который без движения замерзнет. Я пыталась поверить в то, что, как говорила Люба, увлечение Дмитрия Амелией было временным и несерьезным и что они на самом деле не любили друг друга. Иллюзии развеялись в один прекрасный день, когда я увидела их вместе.

На набережной Банд я пыталась найти рикшу, который отвез бы меня домой после обеда с Любой. В голове слегка гудело от шампанского, которым я запивала свое одиночество. Было холодно, и на мне была длинная шуба с капюшоном, лицо я замотала шарфом. Сердце замерло в груди, когда я увидела знакомый лимузин, затормозивший у бордюра всего в метре от меня. Из него вышел Дмитрий. Он был невероятно близко ко мне, но не знал этого. Если бы я захотела, то смогла бы провести пальцем по его щеке. Звуки дорожного движения затихли! и весь мир вокруг словно перестал существовать, мы остались наедине. Но тут он наклонился к машине. Я вздрогнула, узнав голые, не защищенные перчатками пальцы с острыми ногтями; которые впились в его руку. Из машины вышла Амелия, на ней был красный плащ с собольим воротником. Она казалась прекрасным демоном. Внутри меня все оборвалось, когда я посмотрела на лицо Дмитрия и увидела, с каким восхищением он на нее смотрит. Он обнял любовницу за талию точно так же, как Алексей обнимал Любу в канун Рождества. В следующее мгновение Дмитрий и Амелия растворились в городской толпе, а я осталась стоять на месте, не в силах привести в порядок свои разлетевшиеся мысли. Лишь одно я теперь знала точно: тот Дмитрий, которого я знала, умер, а я стала вдовой в шестнадцать лет.

Со временем я завела привычку спать допоздна. Примерно в час дня я нанимала рикшу и отправлялась в женский клуб, где пыталась заставить себя хоть что-то съесть. Обед превращался в ранний ужин. Днем в большом зале играли джаз или что-нибудь из Моцарта, и я слушала музыку, пока солнце не начинало клониться к закату и официанты не принимались готовить столики к вечернему наплыву посетительниц. Я бы могла оставаться там и на ужин, если бы не была такой стеснительной. Я оказалась моложе всех женщин в клубе минимум на пять лет. Мне даже пришлось приписать себе пару лет на членской карточке, чтобы меня пускали туда без сопровождения Любы.

Однажды я сидела за своим обычным столиком и просматривала «Норс Чайна дейли ньюс». В газете не было ни слова о гражданской войне, упоминалось только, что националисты пытаются договориться с Мао Цзэдуном о перемирии. Неужели такие ярые враги могут пойти на перемирие? В это верилось с трудом. И те дни невозможно было сказать наверняка, что было правдой, и что выдумкой пропагандистов. Я оторвалась от газеты и посмотрела в окно, откуда открывался вид на пустынный сад камней. В отражении на стекле я увидела, что за мной наблюдают. Я обернулась и встретилась взглядом с высокой женщиной. Она была в платье в цветочек, а на шее — шарф той же расцветки.

— Меня зовут Анук, — представилась незнакомка. — Вы здесь каждый день. Вы говорите по-английски?

Сама она говорила на английском с сильным нидерландским акцентом. Она посмотрела на свободный стул за моим столиком.

— Да, немного, — ответила я, взмахом руки приглашая ее сесть.

В каштановых волосах Анук прядями пробивалось золото, ее кожа, казалось, от природы имела бронзовый оттенок. Единственное, что портило красоту, был ее рот. Когда она улыбалась, у нее исчезала верхняя губа, из-за чего лицо молодой женщины делалось строгим, даже суровым. Природа жестока. Создав прекрасное лицо, она портит его одной деталью.