В то утро, однако, квартира сияла, освещенная ярким солнечным светом. На бежевом ковре не было ни единого пятнышка, занавески на окнах раздвинуты, и все произведения современного искусства, тщательно отобранные моей мамой, были отполированы и блестели. Рэд уже сидел там, обедая хлопьями, и выглядел гораздо лучше, чем прошлым вечером, когда я его покинула.

– А где мама и Тодд? – спросила я.

– Уехали на несколько дней в Саутгемптон, – промычал Рэд с набитым ртом. – Сказали, что вернутся в пятницу. Хотя я подозреваю, что они уехали немного дальше Саутгемптона: мне кажется, что они собираются на остров Плам, чтобы проверить Убежище. В конце концов, оно станет нашим домом чуть больше чем через неделю.

Вот только они никогда не доберутся до Убежища. Они умрут здесь, в этой квартире, пойманные в ловушку, как крысы, а разъяренная толпа будет ломиться в дверь. Я на мгновение заколебалась, раздумывая, стоит ли рассказать об этом брату. Да пошло оно все! Расскажу!

И я описала ему все, что видела прошлой ночью: повешенные тела мамы и Тодда, записку и то, что случилось с Хэтти.

– Твою мать… – ахнул Рэд. – Что же нам делать? Может, сказать маме и Тодду, чтобы они держались подальше от Нью-Йорка? Чтобы не возвращались? Мы можем так сделать? Можем изменить будущее?

– Не знаю, – ответила я. – Я имею в виду, это зависит от того, является ли будущее, которое мы посетили, единственным. По словам доктора Магуайра из Калтеха, это так. И даже если мы скажем им не возвращаться в Нью-Йорк, это не будет иметь никакого значения. Судьба подстроит все таким образом, чтобы они оказались в этой комнате в то время. Нет никакого способа узнать точно.

– Блу, – произнес брат, – я знаю, что вы с мамой не всегда сходитесь во взглядах, но мы должны хотя бы попытаться. Давай спросим их с Тоддом, можем ли мы все вместе покинуть город до четырнадцатого марта. Мы должны сделать хотя бы это!

– Ладно, – согласилась я. – Давай сделаем это вместе, когда они вернутся в пятницу вечером.

В понедельник все разговоры в школе были о недавно состоявшемся Котильоне. Мисти, несмотря на все ужасы, которые мы видели во время нашего забега после бала, оказалась в своей стихии, купаясь во внимании. Но ее настроение заметно омрачилось, когда она увидела Дженни на следующий день. Их ожесточенная перепалка на Котильоне явно не выходила у нее из головы. У меня сложилось впечатление, что не так уж часто кто-то одерживал верх над Мисти Коллинз в словесной дуэли, как тогда удалось Дженни, и Мисти это не давало покоя.

– Как поживает твой папа, Дженни? – беззаботно спросила она во вторник в коридоре. – Как ты думаешь, после развода ты будешь жить с ним или с мамой и теннисистом? Но я надеюсь, что с тобой все в порядке. Мне бы не хотелось, чтобы у тебя закончился «Ксанакс» и ты в отчаянии перерезала себе вены.

Дженни заметно напряглась, но не проглотила наживку. Она только закатила глаза, глядя на Мисти. Но потом она повернулась ко мне, и на этот раз это был не просто мимолетный взгляд. Испепеляющий взгляд, который бросила на меня Дженни, был гораздо хуже того, которым она наградила Мисти. Так смотрят на человека, который обманул твое доверие. Дерьмо. Мне нужно было поговорить с ней. Но по какой-то причине Дженни не пришла в школу ни в среду, ни в четверг, так что у меня не было такой возможности. А потом, в четверг, я столкнулась с другой проблемой.

Во время обеда, буквально в течение пяти минут, я получила сразу два приглашения: Бо предложил мне встретиться после школы в «Метрополитене», чтобы вместе позаниматься, а Мисти пригласила меня после школы еще раз присоединиться к ней и Гриффу на чаепитии в «Плазе».

Я не знала, что делать. Мне очень хотелось побыть с Бо наедине, в нашем особом месте, но я не хотела отказывать Мисти. В особенности мне не хотелось отклонять ее приглашение, потому что она точно спросила бы: «И чем же это ты будешь занята?» Так что я решила пойти в «Плазу», а после этого постараться успеть в «Метрополитен».

Когда я добралась до приватной чайной гостиной «Плазы», Мисти и Грифф уже сидели там, на своих обычных местах у камина. Однако они были увлечены напряженной беседой, и, не желая мешать, я притормозила за резной ширмой неподалеку. В этот момент Грифф как раз говорил:

– Только пятнадцать семей смогли получить приглашение в Убежище, и наша не вошла в это число. Так что если мой мозг случайно не входит в те полпроцента, которые выживут после облака, то я в конкретном дерьме. Ты должна дать мне свой самоцвет, когда уедешь. Тогда я смогу спрятаться в туннеле, когда мы будем проходить сквозь гамма-облако, и позже выйти оттуда.

– Я думала, у твоего отца есть деньги, – с серьезным видом произнесла Мисти. С таким же успехом она могла бы сказать: «Я думала, что ты один из нас». Но вообще, учитывая его таунхаус, переоборудованный в гараж, я тоже думала, что у отца Гриффа полно денег.

– Есть, но не гребаной наличкой, – сказал Грифф. – Он же театральный продюсер и потратил все имеющиеся средства на нашу квартиру и гараж, чтобы поддержать имидж. Большую часть дохода он получает в качестве выплат за права на интеллектуальную собственность. Ты же знаешь, как это бывает: богаты активами, бедны деньгами.

– О, – сказала Мисти.

Она явно не понимала, как это бывает. Ты либо был богат, либо нет.

– Так ты оставишь мне камень? – спросил Грифф.

Мисти задумалась.

– Окей. Все, кто собирается в Убежище, должны улететь на вертолете пятнадцатого марта, но, зная то, что я знаю, мне хочется убедиться, что мои родители уедут заранее. Приходи сюда в воскресенье, одиннадцатого марта, в полдень. Я принесу самоцвет или пришлю кого-нибудь с ним.

Грифф откинулся на спинку стула:

– Ты просто моя спасительница. Спасибо!

– Всегда пожалуйста, – ответила Мисти.

Воспользовавшись этой паузой, что присоединиться к ним, я вышла из-за ширмы и поздоровалась. Через девяносто минут я помчалась в «Метрополитен» и там нашла Бо в нашем кафе. Только он не занимался, а как завороженный смотрел в телевизор, висящий на стене. Да и все в кафе в тот момент не отрывали глаз от экрана.

– Ты только посмотри… – произнес Бо.

Я взглянула на передачу – на канале CNN показывали кадры какой-то осады. Бегущая строка внизу экрана сообщала: «Последние новости: нападение на Университетский клуб, Нью-Йорк». На улице стояла женщина-репортер и торопливо говорила в микрофон:

– …шестеро работников кухни, вооруженных автоматами АР-15, час назад захватили фешенебельный Университетский клуб в Нью-Йорке. Забаррикадировав все выходы, они разгромили фасад здания. Затем началась стрельба, из окон верхних этажей выбросили тела членов клуба, количество жертв пока неизвестно… Полиция уже окружила здание, но у них не так много вариантов: нападавшие подготовились к осаде, хорошо вооружены и вряд ли выйдут в ближайшее время…

Внезапная вспышка выстрела заставила репортера пригнуться. Камера, снимавшая ее, резко дернулась и наклонилась, показав окровавленное тело, переваливающееся через окно ровно в этот же момент. На заднем плане были слышны крики ужаса и рявканье полицейских команд. Камера вновь сфокусировалась на здании, и я увидела слова на его известняковом фасаде, намалеванные ярко-красной краской: