– Спасибо тебе, конечно, но мы совсем не о любви говорили, Саша!

– О любви, – возразил Герман. – Именно о ней мы и говорили. Ты любишь Родиона, и он тебя любит изо всех сил.

– При чем тут это! У меня не получается его воспитывать!

– Все у тебя получается, – возразил муж. – И не приставай ко мне, у меня дел полно. В выходные приеду, надаю всем по задницам, и тебе, и Родиону твоему. Поняла?

На этот раз она совершенно точно все поняла.

– И я тебя люблю, Саша, – сказала она.

Еще некоторое время она сидела на кровати в раздумьях, а потом решительно поднялась и пошла к Родиону.

Постучала и приоткрыла дверь:

– Можно?

Мальчишка сидел над раскрытой тетрадкой, сильно сгорбившись. Собака дремала у него на коленях.

Он глянул на Тонечку и опять уткнулся в тетрадь.

– Не идет? – спросила мачеха.

Он пожал плечами.

– Я хочу попросить извинения, – сказала Тонечка твердо, – за то, что так на тебя напала.

– Да ладно, – пробормотал Родион.

Он тоже, как давеча сама Тонечка, решительно не знал, что нужно отвечать в таких случаях и вообще как себя вести.

– Но ты тоже, знаешь, большой молодец, – продолжала мачеха язвительно. Она-то ожидала, что он немедленно раскается, а он пробормотал «Да ладно», как будто так и надо! – Мы же договорились, что ты сделаешь уроки и принесешь дрова. А ты ничего делать не желаешь.

– Я желаю, – умоляюще сказал Родион, опасаясь, что скандал начнется сначала. – Я просто… понимаешь, я сначала помню, а потом забываю. А когда вспоминаю, уже поздно, и ты ругаешься!

– Можно подумать, я тебя ругаю просто так, а не за дело.

– За дело, – сказал Родион фальшиво.

Он был уверен, что взрослые требуют от него… странного. Какая разница, когда принести дрова, сейчас или вечером, все равно печку никто топить не собирается! А уроки… ну да, уроки!.. Но ведь сейчас на удаленке так прекрасно! Не нужно ходить в школу, а сидеть перед компьютером с собакой на коленях и во время скучной химии думать о том, что вот-вот будет свобода и можно мчаться на ручей рисовать утку – это же счастье!

Почему мачеха этого не понимает?

– Я все понимаю, – отвечая на его мысли, сказала мачеха негромко. – Просто я за тебя беспокоюсь. Как ты станешь жить, когда вырастешь?..

Родион отвел глаза:

– Хорошо стану жить, – пообещал он. – Я буду ходить на работу, а по вечерам рисовать. Наверняка можно найти работу, куда можно приходить с собакой!..

– У тебя только собака на уме.

– Не только!

– Давай обнимемся, – предложила Тонечка. – А то это какой-то ужас.

Родион моментально вскочил, одной рукой придерживая Бусю, а второй изо всех сил обнял Тонечку, как тогда, под фонарем.

Он был весь жаркий, потный, очень худой и нескладный.

И с этой секунды началась совсем другая история – прежняя, прекрасная!..

Он стал болтать, скакать, целовать собаку и спрашивать у мачехи, что на обед.

Самое страшное – ссора – осталось позади, жизнь совершенно наладилась, словно карандашный рисунок раскрасили яркими красками.

– Ты все-таки уроки доделай, – попросила Тонечка. – Ну хоть как-нибудь, ладно?

– Ладно, ладно!

– И я считаю, что мы должны пригласить к столу дядю Арсена. Это здешний холодный сапожник.

– Почему холодный?

Тонечка улыбнулась:

– Просто такое выражение. Сапожник, который и летом, и зимой работает в уличной будке, называется холодным. Он тебе понравится, вот увидишь.

Она сбежала по лестнице совсем как Родион – свободно, весело, напевая «Засыпает синий Зурбаган»! И тишина в доме поменялась – теперь это была уютная, добрая, славная тишина. Где-то там, внутри этой тишины, мальчик с собакой кое-как кромсал задачи по химии, а впереди был длинный весенний вечер со всеми его радостями и прелестями – разговорами, ужином, самоваром и посиделками на террасе.

Тонечка начистила картошки и вынула из холодильника мясо – пусть сегодня будет то, что Родион любит больше всего, – жареное мясо с картошкой!

…Хорошо бы приняться за работу – например, за новый сценарий или за повесть, как она обещала Саше, но… Тонечке так не хотелось работать! А хотелось искать пропавший ковчежец, раздумывать, куда подевалась камея старой княгини и кто такой Федор Петрович Батюшков, если не сумасшедший сторож!..

…И чем, получается, она лучше Родиона? Она ведет себя точно так же, просто ее в данный момент никто не может заставить «засесть за уроки»! В прежней, «довирусной», жизни муж непременно заставил бы – они то и дело ссорились из-за того, что она мало работает, а она, как всякая лентяйка, объясняла, что писать можно только «под настроение», или когда «есть свободное место в голове», или «как следует обдумав будущую историю», а обдумывать лучше всего получается в гамаке или на диване с Диккенсом!

Стыдно, стыдно! Эгоизм и малодушие!..

Саша Шумакова наверняка работает, а не занимается пустыми размышлениями и не зевает по сторонам!..

– Тонь, ты дома? Можно к тебе?

Тонечка вздрогнула. Саша заглядывала в дверь с террасы.

– Я думала, ты работаешь! – выпалила Тонечка. – Вот сию секунду думала!..

Саша вошла и один о другой стащила у порога мокасины.

– Я работала, – сказала она с тоской. – Но потом опять вылетел интернет, и до сих пор нет его. Наверное, нужно в Москву возвращаться.

– С ума сошла?

– А что делать? Я же не могу все бросить! У меня график расписан на неделю вперед.

– Мне кажется, – сказала Тонечка, – ты раб лампы.

– Что?!

– Джинн, – объяснила Тонечка. – Из сказки. Он сидел в лампе и был ее рабом, помнишь? Ты раб своей лампы. Ты сидишь в графике и выполняешь его распоряжения. Как раб.

Саша присела на краешек стула. Тонечка обратила внимание – она всегда присаживалась так, словно была готова в любую минуту вскочить и полететь.

– У меня такая жизнь, – сказала она задумчиво. – Другой мне не надо…

– Ты уверена?

– В чем?

– Что не надо другой?..

Саша не успела ничего ответить, потому что с улицы закричали зычно:

– Хазяйка! Хазяйка!

Тонечка с Сашей подхватились и выбежали на переднее крыльцо.

Дядя Арсен топтался на дорожке, не решаясь войти. Увидев Сашу с Тонечкой, он сорвал с головы засаленный картуз.

– Дядя Арсэн прышла сказат, дратва нада, такой нытка асобый! В Твэрь паеду, там прадают, у нас не прадают!