– Но, птенчик, на сегодня у нас много инжира.

– Ничего, купите еще, пожалуйста. Я съем все; съем, правда.

И Эми держала слово. Аппетит у выздоравливающей был невероятный.

Был и другой товар, приносивший такое же большое удовольствие им всем. Красота и дешевизна цветов во Флоренции – источник постоянного удивления для иностранца. Каждое утро, вскоре после завтрака, одолев два длинных пролета поскрипывающей лестницы, ведущей к квартире миссис Эш, в дверь стучал старик и, как только она открывалась, всовывал в переднюю потертый локоть и большую низенькую корзину, полную цветов. И каких цветов! Множество алых и кремовых тюльпанов, белые и золотистые нарциссы, подобранные по цвету и связанные вместе розы всех оттенков, гвоздики, глицинии – тяжелые головки на длинных побегах, дикие гиацинты, фиалки, темно-малиновый и оранжевый шелковник, giglios, или дикие ирисы, – эмблема Флоренции, – такого глубокого фиолетового цвета, что кажутся почти черными, анемоны, клейтонии, бледные цветы жимолости, связанные в большие неровные букеты, побеги плюща, ветки цветущих плодовых деревьев – все прекрасное и душистое, что только можно вообразить. Этот соблазнительный товар старик выкладывал на стол. Миссис Эш и Кейти выбирали что хотели, а затем начинался процесс заключения сделки, без которого в Италии не происходит ни одна покупка. Старик называл невероятно высокую цену, в пять раз больше той суммы, какую надеялся получить. Кейти предлагала очень маленькую, значительно меньше того, что она собиралась заплатить. Старик подскакивал от ужаса, заламывал руки, уверял дам, что он умрет от голода и вся его семья вместе с ним, если он возьмет меньше, чем названная им сумма, а затем снижал цену на полфранка. Так продолжалось пять минут, десять, иногда четверть часа; цена, требуемая стариком, постепенно снижалась, цена, предлагаемая ему Кейти, постепенно повышалась, на цент или два каждый раз. Затем в эту борьбу вмешивалась великанша. Она выскакивала из кухни, бранила торговца; хватала его цветы, заявляла, что они плохо пахнут, снова бросала, изливая негодование в многословных упреках и брани, и казалась такой огромной в этом возбужденном состоянии, что Кейти удивлялась, как это старик еще осмеливается ей отвечать. Наконец неожиданно наступало затишье. Старик пожимал плечами и, заметив, что он, его жена и его престарелая бабушка останутся без хлеба в этот день, раз уж такова воля синьоры, брал предложенные деньги и уходил, оставив после себя такое множество цветов, что Кейти начинала бояться, не заплатили ли они ему и в самом деле слишком мало, и чувствовала некоторые угрызения совести, пока не замечала, что торговец спускается по лестнице, буквально приплясывая от радости, а Мария мрачна и раздражена расточительностью своих хозяек.

– Эти американцы – нация транжиров, – бормотала она про себя, обмахивая растопку в своей забавной маленькой кухонной плите веером из пальмовых листьев, чтобы огонь поскорее разгорелся. – Они выплескивают деньги, как воду. Ну что ж, тем лучше для нас, итальянцев! – И она пожимала плечами.

– Но, Мария, мы заплатили всего лишь шестнадцать центов, а взгляните на эти цветы! Здесь по меньшей мере полкорзины!

– Шестнадцать центов за такой мусор! Лучше бы синьорина позволила мне торговаться вместо нее. Gia! Gia![132]Ни одна итальянка не заплатила бы больше одиннадцати су за такую бесполезную roba[133]. Видно, соотечественники синьорины объедаются дома золотом, если они с такой легкостью его выбрасывают!

В целом же благодаря уюту и тишине их маленького домика, бесчисленным достопримечательностям и восхитительным местам, которые нужно было увидеть, и богатой библиотеке Вьессо, где они могли брать книги по своему желанию, чтобы стало понятнее все то, что они видят, – благодаря всему этому месяц во Флоренции прошел чрезвычайно быстро и стал одним из тех этапов их путешествия, о котором впоследствии они вспоминали с большим удовольствием. Эми становилась все крепче, и то, что теперь, после долгих утомительных страхов и опасений, можно было больше не тревожиться за нее, было невыразимо успокоительно и живительно и для души, и для тела.

Самой последней и самой приятной из всех предпринятых ими экскурсий была экскурсия в старинный амфитеатр во Фьесоле, и вот там-то, когда они сидели, наслаждаясь теплом тихого вечера и связывая в букетики фиалки, которые собрали под стенами, заложенными раньше, чем сам Рим[134], сверху раздался веселый зов и их взорам неожиданно предстал сюрприз в виде лейтенанта Уэрдингтона.

– Я не писал вам, что подал прошение об отпуске, – объяснил он, – поскольку казалось маловероятным, что меня отпустят так скоро после предыдущего отпуска. Но мне повезло: Каррадерз, который должен был следующим получить отпуск, растянул связки ноги и оказался прикован к постели, так что коммодор[135]разрешил нам поменяться. Я выжал все, что мог, из болезни Эми, но, честное слово, я почувствовал себя обманщиком, когда только что, разыскивая вас, случайно встретил в Кассино ее вместе с миссис Свифт. Как она поправилась! Никак не подумал бы, что это тот же самый ребенок.

– Да, кажется, она опять совершенно здорова и так же бодра, как и до лихорадки, хотя наша дорогая старушка Свифт по-прежнему бдительно следит за ней. Она не позволила нам взять сюда Эми сегодня из опасения, что мы можем не вернуться до того, как выпадет роса. Ах, Нед, просто замечательно, что ты смог приехать. С тобой поездка в Венецию представляется совсем по-другому; правда, Кейти?

– Я не хочу, чтобы она представлялась совсем по-другому, – засмеялась Кейти, – ведь эта поездка всегда была моей мечтой.

– Надеюсь, что мое присутствие по крайней мере не сделает ее менее приятной, – сказал мистер Уэрдингтон, когда его сестра остановилась, чтобы сорвать фиалку.

– Нет, что вы! Я рада! – сказала Кейти. – К тому же мы все будем там впервые, не так ли? Кажется, вы говорили, что никогда еще не были в Венеции. – Она говорила просто и искренне, но чувствовала странную робость.

– Я просто не мог выносить это дольше, – признался сестре Нед, когда они остались наедине. – Я только и думал, что о ней, так что не мог сосредоточиться на своей работе А потом мне вдруг пришло в голову, что, возможно, это для меня последний шанс, ведь скоро вы подадитесь на север, в Швейцарию и дальше, куда я не смогу последовать за вами. Так что я выложил все начистоту коммодору, и славный старина, который питает слабость к влюбленным, повел себя молодцом и тут же устроил так, чтобы я смог уехать.

Миссис Эш не присоединилась к этим похвалам в адрес коммодора, ее внимание привлекла другая высказанная братом мысль.

– Значит, ты больше не сможешь приехать ко мне? После этого отпуска я тебя уже не увижу! – воскликнула она. – Боже мой! Прежде я не отдавала себе в этом отчета. Что же я буду делать без тебя?