– Вы жестокая женщина, – сказала Кейти с негодованием, когда поняла причину этой яростной вспышки. – Это подлость, это трусость – прийти и нападать вот так на бедную женщину, которая находится в вашем доме, когда ей и без того так много пришлось перенести. Там, в комнате, лежит ее единственный ребенок – единственный, вы понимаете, мадам? – и она вдова. То, о чем вы просите, может убить его. Я не позволю вам и вашим людям войти в эту дверь, пока не придет доктор, а когда он придет, я расскажу ему о том, как вы вели себя, и послушаем, что он на это скажет. – С этими словами она повернула ключ в замочной скважине, вынула его и положила в карман, а затем решительно обернулась к хозяйке и взглянула ей прямо в глаза.

– Мадемуазель, – горячилась хозяйка, – честное слово, уже четверо уехали из гостиницы из-за шума, который производит маленькая мисс. И другие уедут. Я не получу никаких доходов за эту зиму – никаких! – и будут говорить, что в «Дель Мондо» лихорадка, и никто больше не поедет ко мне. Полно других гостиниц и комнат, удобных – очень удобных! Я не допущу, чтобы целый сезон пропал для меня зря из-за этой болезни, нет, я не допущу!

Голос мадам Фрюлини опять срывался на крик.

– Замолчите! – сказала Кейти сурово. – Вы испугаете ребенка. Я сожалею, что вы лишитесь кого-то из постояльцев, мадам, но лихорадка здесь, и мы здесь, и здесь мы должны оставаться, пока переезд будет представлять опасность. Мы не двинем ребенка с места, пока доктор не даст своего разрешения. Деньги – еще не все на свете! Миссис Эш возместит вам по справедливости ваши потери, но сейчас вы должны покинуть эту комнату и не возвращаться, пока не появится доктор Хилари.

Впоследствии Кейти никак не могла догадаться, откуда взялась у нее способность так долго и связно говорить по-французски. Она пыталась объяснить это тем, что волнение вдохновило ее на минуту, но как только эта минута прошла, вдохновение исчезло, оставив ее совершенно безмолвной и смущенной. Кловер сказала, что ей этот случай напоминает библейское чудо с заговорившей ослицей Валаама[121], и Кейти весело согласилась, что, вполне возможно, и с ней произошло то же самое и что ни в одну эпоху ни один осел на свете не был, вероятно, более благодарен Провидению, чем она, за неожиданно открывшийся дар речи.

– Дело не в деньгах – дело в моем престиже! – заявила хозяйка.

– Слава Богу! Доктор здесь, – воскликнула миссис Эш. Доктор, действительно, уже несколько мгновений стоял в дверях и слышал часть беседы Кейти с мадам Фрюлини. Рядом с ним стоял другой мужчина, при виде которого миссис Эш заплакала от радости. Это был – наконец-то! – ее брат.

Когда итальянец сталкивается с итальянцем, начинается состязание в употреблении бранных слов. Доктору Хилари не потребовалось и секунды, чтобы увлечь хозяйку в коридор, откуда было слышно, как они набрасываются друг на друга, словно два разъяренных кота. Шипение, громовые раскаты, захлебывающаяся речь, взаимные упреки и обвинения! В пять минут мадам Фрюлини была, метафорически выражаясь, поставлена на колени, и доктор, стоя над ней с обнаженным мечом, заставил ее взять обратно все ее слова и угрозы.

– Престиж твоей жалкой гостиницы! – гремел он. – Где будет этот престиж, если я возьму и расскажу англичанам и американцам – всем, кого я знаю, до одного! – как ты обошлась в своем доме с их соотечественницей! Как ты думаешь, очень поможет тебе твой престиж, если доктор Хилари поставит позорное клеймо на твою дверь? Я тебе говорю: не поможет! И в следующем году ни один иностранец не съест и тарелку макарон под твоей поганой крышей! Я пропечатаю тебя и твое поведение во всех иностранных газетах – в «Фигаро», и «Галиньяни», и в «Швейцарских ведомостях», и в той английской, которую читает вся аристократия, и в нью-йоркской «Геральдо», которую внимательно читают все американцы…

– О, доктор… простите меня… я сожалею, что сказала… я в отчаянии…

– Я развешу объявления на вокзалах, – неумолимо продолжал доктор, – я попрошу моих пациентов написать всем их друзьям и предостеречь их, чтобы они не останавливались в твоем полном блох «Дель Мондо». Я извещу все пароходные компании в Генуе и Неаполе. Ты увидишь, что из этого выйдет, – клянусь, увидишь!

Повергнув таким образом мадам Фрюлини во прах, доктор соблаговолил перевести дух и выслушать ее мольбы о пощаде, а вскоре снова появился в комнате вместе с ней, на этот раз рассыпающейся в извинениях и уверениях, что дамы неверно истолковали ее слова, что она хотела всем только добра, что у нее не было ни малейшего намерения обеспокоить или обидеть их и что сама она и весь персонал гостиницы к услугам «маленького ангела». После этого доктор с выражением презрительной терпимости отпустил ее и взялся за ручку двери, ведущей в комнату Эми. Дверь была заперта!

– Ах, я забыла! – воскликнула Кейти со смехом и достала ключ из кармана.

– Вы ге-ро-иня, мадемуазель! – сказал доктор. – Я видел, как вы стояли перед этой тигрицей, и глаза у вас были как у фехтовальщика, следящего за рапирой противника.

– О, она держалась так мужественно и так помогла мне! – воскликнула миссис Эш, порывисто целуя Кейти. – Ты, Нед, и представить не можешь, как она поддерживала меня в эти недели и как облегчала мою жизнь.

– Вполне могу, – заверил Нед, бросив полный теплоты и благодарности взгляд на Кейти. – Я охотно поверю всем добрым словам о мисс Карр.

– Но где же были вы все эти недели? – спросила Кейти, чувствуя себя смущенной этим потоком комплиментов. – Нас так удивляло, что от вас нет никаких известий.

– Я был в десятидневном отпуске и охотился на муфлонов[122]на Корсике, – объяснил мистер Уэрдингтон. – Телеграммы и письма Полли я получил лишь позавчера и отправился в Рим, как только смог получить разрешение продлить мой отпуск. Очень жаль, что я не мог приехать сразу. Я всегда буду сожалеть об этом.

– Теперь, когда ты приехал, это неважно! – сказала сестра, прислонившись головой к его плечу с выражением облегчения и спокойствия, которое было приятно видеть. – Теперь все пойдет хорошо, я уверена.

– Кейти Карр была сущим ангелом для меня, – заметила она в разговоре с братом, когда они остались наедине.

– Молодец девушка! Я застал заключительную часть этой сцены с хозяйкой гостиницы, и – честное слово! – мисс Карр была великолепна. Я и не думал, что она может выглядеть такой красавицей.

– Пейджи уже уехали из Ниццы? – спросила сестра без всякой видимой связи с его словами.

– Нет… Во всяком случае, в четверг они еще были там, но, кажется, их отъезд был назначен на сегодня, – небрежно отозвался мистер Уэрдингтон, но лицо его омрачилось.

Он не мог забыть небольшую сценку, имевшую место перед самым его отъездом из Ниццы. Он сидел в Английском саду с Лили и ее матерью, когда ему принесли телеграммы сестры, и он прочитал их вслух, отчасти для того, чтобы объяснить, почему он вынужден немедленно покинуть дам и почему вечером не состоится прогулка в экипаже, о которой они только что договорились. Неприятно, когда ваши планы срываются, и, так как ни миссис Пейдж, ни ее дочь не питали никаких чувств к маленькой Эми, не было ничего удивительного в том, что они испытали прежде всего разочарование. И все же этим нельзя было оправдать вырвавшееся у Лили восклицание: «Вот досада!» И хотя она тут же пожалела о своей неосмотрительности и выразила приличествующее случаю сочувствие и надежду, «что бедняжке скоро станет лучше», дядя Эми не мог забыть покоробившей его фразы. Она завершила длительный процесс освобождения из-под власти чар, а так как случается иногда, что сердца после разочарования в одной любви быстро предаются другой, миссис Эш была не так уж неразумна, когда сделала благоприятные для своих смутных сестринских надежд выводы из его очевидного восхищения храбростью Кейти и неожиданно пробудившегося внимания к ее приятной внешности.