Другое, что я никогда не забуду из тех недель, это мое первое настоящее воскресенье. В полках легиона работали вплоть до субботнего обеда, и легионеры, которые не были в миссии и не имели никаких обязанностей, могли выходить в свободное время и по выходным из части. Мы, конечно, еще не имели такого права, и маржи нас предупредил, что мы поступаем в распоряжение дежурного бригадира. Мы ожидали, что проведем воскресенье за чисткой и мытьем. К нашему великому удивлению, никто нас не разбудил и не вызвал работать. Когда я открыл глаза, было уже восемь часов, и моей первой реакцией был испуг от того, что я опаздываю в строй. Я не услышал свистков и криков “Réveil”, от которых я просыпался в последние месяцы. Я вскочил с постели, но быстро успокоился, когда увидел, что и другие новички группы спят непробудным сном. Как только я понял, что сегодня воскресенье и никто не приходил нас вызывать на работу, я решил, что у меня есть много времени наверстать упущенный сон, и вернулся в постель. Так я проспал до 11-ти, и когда проснулся, мои товарищи уже убирали свои шкафчики.

Дежурный бригадир вызвал нас лишь в полдень и повел в столовую на обед. Нам оставили также вторую половину дня на отдых, и мы могли гулять по части, где был бар для легионеров, называемый “Foyer de Legionnaire”. Несмотря на то что у нас не было права выходить за пределы части, я почувствовал себя свободным, так как у меня было время для себя, и я мог отдохнуть от постоянных задач и нормативов. И никакой капрал или foot-foot не дышит мне в затылок, а в Кастеле мы даже одежду стирали по нормативу. Никогда еще я так не ценил воскресный отдых, как в тот первый выходной во время пребывания в легионе.

* * *

Незабываемое воскресенье осталось позади, и мы снова выстроились в стороне от Четвертого эскадрона, отдельно, как группа прокаженных. Вторая неделя была немного административного и медицинского плана. Нас осмотрел главный врач кавалерии, а затем мы последовательно побывали во всех эскадронах. Наконец, мы были представлены капитану штаба, который подробно расспросил нас о нашем военном опыте. Так как я не служил в болгарской армии, со мной все прошло быстро, а больше всех задержался Бондэ, у которого определенно было много опыта с танками. В дополнение к этой программе в Четвертом эскадроне каждый вечер к нам приходил дежурный бригадир, чтобы проверить, выглажена ли наша форма и убраны ли шкафчики. Он также продолжал издеваться над Картье, Давидом и Лафитом, так как ясно понимал, что у них не было желания оставаться здесь. Постоянно был чем-то недоволен. Однажды вечером он решил, что их обувь не была хорошо начищена, и несколько раз выбрасывал ее в окно, посылая Картье, Давида и Лафита приносить ее обратно. Нам, волонтерам Четвертого эскадрона, давал более легкие задания, и, хотя притворялся строгим, определенно была видна разница в отношении.

Наступил день распределения. Я твердо хотел остаться со Львами, тем более что я услышал о предстоящей миссии в Чад, в течение которой они будут пересекать Восточную Сахару. Прикоснуться к самой большой пустыни в мире для меня до тех пор было только сном студента-геолога, но здесь, в легионе, это могло стать былью. До того как зайти к полковнику, мы зашли к тому капитану, который расспрашивал о нашем жизненном опыте.

— Ну, Лозев, — сказал он мне после того, как я уверенно подтвердил, что хочу служить в Четвертом эскадроне, — надеюсь, что тебе очень этого хочется, потому что результаты твоего теста TAP и полосы препятствий недостаточно хороши, чтобы служить в пехоте. Я вижу, однако, что по сравнению с результатами подготовки ты улучшил все нормативы, а это показывает, что ты с каждым днем становишься все лучше и лучше, и это самое главное, поэтому я буду ходатайствовать перед полковником о твоем зачислении. Ту peux disposer!

На этот раз, в отличие от Обани, мое желание было ясно услышано, и я искренне надеялся, что капитан постоит за меня, как обещал. Я не боялся кроссов и нормативов, я уже знал, что все зависит от психики и центр управления находится в голове. Я научился выдерживать физические нагрузки, сосредоточиваясь и поддерживая высокий дух. Подошла моя очередь зайти к полковнику, и я попытался представить себя безукоризненно и сжато. Две недели подряд я чистил пятна и гладил парадную форму, которая блестела.

— Уже знаю, — обратился ко мне полковник. — Ты неоднократно подтверждал свою готовность служить в рядах Львов, хотя ты уже был там и, вероятно, убедился, что тебе не будет легко. Так и быть, уважу твое желание, легионер Лозев, и назначаю тебя в Четвертый эскадрон. Tu peux disposer!

После распределения я понял, что Бондэ как специалист по танку AMX 10RC уговорил капитана и полковника зачислить его во Второй эскадрон, так что в Четвертом остались я, Цибульский и Лафит. С поляком мы оба были счастливы, потому что мы этого действительно хотели, но Лафит был совершенно потрясен. Две недели над ним издевались, как во время обучения, и он с надеждой ждал дня, когда сможет покинуть этот ад. Полковник, однако, вернул Лафита в ряды Львов, и молодой француз был явно недоволен этим решением. Две недели спустя, когда мы уже имели право выходить из части по воскресеньям, Лафит отправился в свой первый выходной и не вернулся. Естественный отбор не был завершен в Четвертом иностранном полку концом обучения, он продолжался на протяжении службы в полках, и только самые лучшие оставались в легионе.

После того как я стал частью Львов и Четвертого эскадрона Первого иностранного кавалерийского полка, я должен был быть представлен майору Боленсу. Его жизнь была посвящена 1REC. Этот полк существовал уже пятьдесят лет, а майор 35 лет служил в нем. Этот человек настаивал на поддержании строгой дисциплины и древних традиций. Боленс был легионером из старой гвардии и прошел обучение в Сиди-Бель-Аббесе. Он был участником кампаний во время деколонизации и присутствовал при дислокации кавалерии в Оранже. 1REC был его домом, его семьей, его жизнью. За время своего существования через кавалерию прошло много полковников, но майор Боленс оставался всегда, наблюдая за поведением и безупречной формой как легионеров, так и унтер-офицеров.

Я помню, что ночью, перед тем как нас представили майору, сопровождавший нас маржи гладил свой мундир вместе с нами и оглядывал нашу обувь, чтобы она сияла, как у него. Он пояснил, что майор Боленс не только любит начищенную обувь, но и хочет, чтобы она вся сияла одинаково. Мы должны были лучше начистить наши ботинки, чтобы они блестели, как у него. Кроме того, мы должны идеально выгладить рубашки, несмотря на то что были в пиджаках. Иногда майор заставлял молодых легионеров снимать пиджаки и проверял, как выглажены рубашки.

Были случаи, рассказал нам маржи, когда Боленс доставал линейку и проверял складки, которые, согласно уставу, должны быть на рубашке. Над карманами были три складки, а на рукавах — две параллельные, и иногда майор проверял, на одинаковом ли расстоянии они находятся. О таком чуде мы не слышали в Четвертом иностранном полку. Там мы гладили свою форму довольно хорошо, но подобных требований не было.

Здесь, в кавалерии, гладили костюмы как к показу мод, но для выступления перед майором Боленсом это было обязательно. Маржи получил свою форму из химчистки, но объяснил нам, что шляпы, даже почищенные в химчистке машинами и утюгами, не могут отвечать требованиям Боленса, так что мне пришлось самостоятельно еще погладить ее. Это была моя первая бессонная ночь, с тех пор как я прибыл в 1REC. В то утро, когда мы надели форму, маржи оглядел нас с головы до ног, поправил тот-другой узел на галстуке и, наконец, решил, что может повести нас к майору.