В третий раз конунг не стал пить. Выплеснул пиво на раба и швырнул в него тяжелым кубком. Серебряная окантовка рассекла тому щеку, и череп герцога покатился по полу. Раб на четвереньках кинулся догонять.

Больше, уважая горе, конунга никто не тревожил. Обитатели поместья косились на него, видели, как правая рука Рорика то нащупывает на поясе рукоять меча, то сжимается в кулак, то разжимается, словно сама собой, а то сильно постукивает костяшками по деревянной лавке. Глаза при этом оставались все так же уставлены на огонь, как у зачарованного.

Его отец, Рагнар Победитель Великана, тоже был таким сдержанным! – понимающе переглядывались те, кто постарше. Кто не помнит, как конунг Рагнар умел обуздать свой гнев и ярость? Но уж если они выплескивались наружу, то уж лучше было оббегать его дальше, чем опытный лучник кидает стрелы. Это тоже помнили.

Якоб-скальд подошел к Рорику, когда покойника уже унесли. Сел рядом, щелкнул пальцами, раб тут же подал ему чистую чару. Дядька налил себе пива, начал пить мелкими глотками.

Конунг раздраженно дернул головой в его сторону, но ничего не сказал, отвернулся. Они так и сидели молча – конунг пристально смотрел на огонь, скальд неторопливо пил, пришлепывая губами.

– Мне жаль, что ты потерял брата, Рорик, – сказал дядька через некоторое время.

– Мне тоже жаль! – коротко бросил конунг.

Покосился на дядьку и опять отвернулся.

Якоб-скальд словно бы не замечал его состояния. Медленно допил чару, налил еще.

Снова пил, обстоятельно вытирая ладонью усы и бороду.

– Я не хочу утешать тебя, Рорик – воин и конунг не нуждается в утешениях. Я не хочу напоминать тебе о том, что судьбу каждого отмеривают девы-норны – ты и сам это знаешь… – начал он размеренно и неторопливо, словно рассказывал за пиршественным столом длинную драпу.

– Не хочешь – и не говори ничего! Молчи! – зло фыркнул Рорик, обрывая дядьку.

Они снова молчали.

– Я помню, когда мы были совсем мальчишками, Альв часто прибегал под утро в мою кровать. Залезал под покров, прижимался ко мне, грелся рядом, – неожиданно рассказал Рорик. Он понимал, что дядька обиделся на него, хоть и не подает вида. – Ноги у него были холодные-холодные, я помню это… Я и сам еще был размером с утенка, но Альв казался мне совсем хрупким и беззащитным… Он мерз тогда, он тогда почему-то все время мерз…

– Да, я помню это, – подтвердил Якоб. – Помню, как вы были маленькими… Хотя, я редко бывал в фиорде, твой отец Рагнар был не из тех, кто тратит время жизни, глядя на огонь домашнего очага.

– Это так, – кивнул Рорик. – Отец был великий воин. А брат так и не стал им. Не успел стать.

– Да… Может быть…

– Молчи, старик! Я не хочу срывать на тебе свою злость, лучше – молчи!

Якоб спокойно пожал плечами и опять налил себе в чару. Рорик взял жбан у него из рук и начал пить прямо через край, проливая две темные струи на дорогую одежду. Крякнул, рыгнул и со стуком поставил на пол.

– Что ты будешь делать теперь? – спросил скальд.

– Завтра утром Сьевнар умрет! – ответил конунг. – Клянусь молотом Тора, он будет умирать тяжело и долго, чтобы много раз успел пожалеть, зачем он родился на свет! Он будет умирать так долго, что дух брата успеет вдоволь налюбоваться на его смерть.

– Дружина будет недовольна таким решением, – осторожно возразил дядька. – Если ярл и воин сражались один на один – это не противоречит нашим обычаям. В этом случае, на Сьевнаре нет никакой вины, это боги решают судьбу смертных, и не людям пенять на них. Право поединка – священное право воинов. Если человек не может убить, кого хочет, как он будет чувствовать себя свободным?

– Молчи, старик! Я не хочу слушать! – снова повысил голос Рорик. – Сьевнар собирался бежать из фиорда, мне сказали – он уже собрал свои вещи. Готовился, значит. А перед уходом решил отомстить Альву за то, что брат взял в жены его невесту. Видит Один, я хотел для Альва другую жену, но я уважаю его решение и я принял в семью Сангриль. А Сьевнар, этот бывший раб, подлый, как и все они, не смирился с этим… Затаил зло… Ты говоришь – поединок? Так не было никакого поединка, я так понимаю! Удар был нанесен в спину, он просто зарезал брата, как свинью! Раб – все равно останется рабом, трусливым и подлым, даже если носит доспехи и гребет, как воин… Кто скажет мне, что это не так?

– У Складного тоже осталась рана на шее, значит – они сражались…

– Ничего это не значит! – перебил Рорик. – Разодрал сам себе от злости – вот и все! Я только не могу понять, почему ты защищаешь его?! – недобро прищурился он.

– Не его! Наши обычаи – вот что я защищаю. По обычаям – тут еще надо разобраться. Потом – идти на тинг, чтобы совет ярлов и знаменитых воинов объявил Сьевнара нидингом-проклятым. Только тогда ты можешь сделать с ним все, что хочешь. Я тоже скорблю вместе с тобой, Рорик, но я хочу понять, что случилось. Сьевнар Складный…

– Он умрет! Завтра! Я так решил! – отрезал конунг. – Я сам хозяин в своих владениях! Мне не нужно болтать языком на тинге, чтобы наказать собственного воина. Я обещал это брату, я поклялся перед лицом богов, и я это сделаю!

– Это против обычаев…

– Он умрет! И я буду убивать его долго и медленно! Я так решил!

* * *

Якоб поставил чару рядом с собой, разгладил усы и почесал в бороде. Он знал своего воспитанника и видел, что тот не изменил своего решения. В нем не только рассудительность отца, но и гордый нрав деда.

Тот тоже всегда шел до конца в своих ошибках, помнил Якоб. Если бы тогда, в далеком прошлом, конунг Рорик Гордый не налетел бы с малыми силами на селение куршей, а дождался бы остальных кораблей, как советовали хольды, – не кончил бы жизнь насаженным на кол.

Люди всегда платят за свои ошибки, правда, расплата чаще всего застает их врасплох, знал старый скальд.

Хотя, конунг хитер даже в ослеплении гнева, этого не отнять. Рассудительность в крови у владетелей Ранг-фиорда. Если бы Сьевнар родился на побережье, если бы имел родичей, что могут обратиться в тинг с жалобой на его смерть, может, конунг вел бы себя по-другому. А так – бывший раб без родства и племени, кто обратится в совет за защитой его чести, выступив против знатного конунга?

Поговорят, поговорят и перестанут.

Это, с одной стороны, как сказал бы покойный Альв. А с другой…

Он, старый Якоб-скальд, долго прожил на свете, он знает, что людям свойственно считать свои тайные помыслы самыми тайными, самыми недоступными, надежно спрятанными в глубине сердца. Они редко задумываются о том, что со стороны вся их хитрость обычно видна, как видна из моря спина кита, ныряющего на мелководье. Конечно, все догадаются, почему Рорик расправится с собственным воином без оглядки на обычаи побережья. Долго будут чесать языки.

Поговорят, поговорят и перестанут? Может так, а, может, и нет…