Бессмертны предания о сове, они особенно древние, древнее дорог. Страх ночи вызвал к жизни истории о сове; она дитя сумерек, она летает, ухает и охотится ночью. Она любит тьму, потому что ее дела черны. Ее лик — карикатура на человеческое лицо, и потому именно сова приобретает зловещую силу над человеческой судьбой. Днем ее не увидишь, а с наступлением ночи она бесшумно вылетает в мир на своих мягких крыльях, чтобы вскоре вонзить смертоносные когти в ничего не подозревающую жертву. Днем она уныло сидит в башне над церковным двором, а ночью кричит, жалуясь луне. В темном лесу человеку не по себе; по крайней мере, мне обычно кажется, кто-то следит за тобой из укрытия — и точно: зловещая птица, спрятавшись в листве, слившись со стволом дерева, так и смотрит на тебя. Нет, даже не смотрит — пристально глазеет.

Поскольку человек (вернее, остатки пищи после него) привлекает крыс и мышей, совы обитают вблизи его жилья. Крысы и мыши прячутся по укромным уголкам дома и сарая, а голодная сова выслеживает их там, приобретая репутацию хитрой и скрытной, какими на самом-то деле являются ее жертвы. Но люди игнорируют этот факт, считая, что сова сама по себе, как привидение, таится по темным углам. А что ей таиться, если у нее нет злобного помысла? Большей частью она молчит, но иногда издает зловещие, даже жуткие звуки. Именно таков визг неясыти.

Не так давно, путешествуя, мы разбили лагерь вместе с человеком, не имевшим опыта жизни на природе. Он вырос в большом городе и, несмотря на свою интеллигентность, не знал различия между овцой и козой. Он наивно спросил меня, не является ли коза самцом овцы! Я спросил, почему он так думает, и он ответил, что у козы, кажется, есть бакенбарды…

Мы устроились на ночлег на раскладушках, защищенные противомоскитной сеткой, поскольку голодных комаров вокруг было великое множество. Едва мы погрузились в сон, как неясыть, сидевшая на суку метрах в трех, издала свой дикий, пронзительный крик, будто бы полный ужаса. Мой друг, совершенно забыв про сетку и путаясь в ней, бросился в кусты в полнейшей панике, где я и нашел его с помощью фонарика.

Легко представить себе, сколь зловещую репутацию имела эта птица среди людей доисторических, особенно в том случае, если племя, скажем, впервые шло по тропе в местах обитания этой птицы.

Одним из самых старых и глубоко укоренившихся предрассудков является утверждение, что сова — посланец смерти. Моя любовь к совам, особенно к маленьким совкам, которых я просто привечаю, не раз становилась причиной конфликта с соседями. Это дружелюбная птичка, которая любит людей (или мышей, которых привлекает человек), но ее вибрирующий голос в сумерках непосвященному может показаться, по меньшей мере, воплем привидения. Что и говорить, звуки не для слабонервных и не для тех, кто не привык восхищаться удивительными явлениями природы.

Будучи в Нью-Мексико несколько лет назад, я приютил пару маленьких мексиканских совок, заметив, что днем они остались на дворе, хотя уже должны были быть в лесу и устраивать себе гнездо. Я подумал, что в таком случае место для гнезда им должен обеспечить я: соорудил ящик нужного размера с двумя отделениями и входами с каждой стороны, поскольку не знал, какую сторону они предпочитают: восточную, с видом на восход солнца, или западную, откуда можно наблюдать угасание дня, выбирая момент, когда лучше вылететь на ночную охоту.

Я неосмотрительно поместил ящик между моим задним двором и двором моего соседа с востока, которые разделял проход. Совы выбрали западную сторону ящика, соорудили там гнездо и вывели четырех совят — к большому недовольству моего соседа, торговца на пенсии. Он уверял меня, что совы приносят смерть, и умолял снять ящик. Я пытался убедить его, что раз совы выбрали мою сторону ящика, несчастье они, в случае чего, принесут мне, а не ему. К нашему диспуту подключились другие соседи, поделившиеся на сторонников сов и их противников.

Когда наступил следующий сезон гнездования, мой сосед вновь стал беспокоиться, боясь, что совы снова будут выводить птенцов в этом ящике. Но я проявил упрямство, оправдывая его тем, что преподаю соседу наглядный урок разрушения глупого предрассудка. Насколько мое упрямство было pro bono publico[7], а насколько диктовалось лишь моим желанием иметь поблизости сов, сказать трудно.

По иронии судьбы произошла неприятность. Однажды весной мы с друзьями собрались на участке поболтать, усевшись под низким, довольно чахлым деревом. Один из моих приятелей, страшно боявшийся сов, был в прекрасном расположении духа, тем более что он только что рассказал хороший анекдот. Я случайно взглянул вверх — там, немногим более чем в метре над его непокрытой лысиной, сидели две мои совушки. Я вскрикнул от удивления — они пробудились от дремоты и сделали то, что считается у сов обычной реакцией при испуге, когда они взлетают. Понятно, что мой друг пострадал не самым приятным образом. Я, ощущая вину за случившееся, бросился вытирать его лысину своим носовым платком. Он не сказал ни слова, но его лицо вспыхнуло, а лысая голова медленно залилась красным цветом. Он повернулся и быстро ушел в дом, с силой захлопнув дверь. На следующий день он слег в сильной лихорадке. Доктор назвал его болезнь каким-то непроизносимым термином. Через две недели несчастный умер.

Иногда я просматриваю записи в блокноте и думаю, что многие содержащиеся в нем рассказы незнакомых людей наверняка недостоверны. Но однажды у меня появилось сомнение в истинности моего собственного наблюдения. Оно помечено вторым августа 1940 года и описано в моем письме к доктору Гарри Ч. Оберхольсеру, величайшему авторитету по птицам Техаса: «Несколько лет назад на ранчо между городом Джонсон и Мраморными водопадами в Техасе я видел кардинала с черной головой. Вся макушка и щечки его были черными. Я следовал за этой птицей несколько часов. Я не мог понять, были ли черными перья или кожа под выпавшими перьями? Я предположил, что птица больна. А теперь, как ни странно, возле моего дома я увидел такого же кардинала — с той же болезнью! Не могли бы вы рассеять мои сомнения относительно черной окраски его головы?»

Отправив письмо и еще не получив ответа, я смог подойти к этой птице довольно близко. Удалось лишь разглядеть, что перья на ее голове, включая хохолок и верх шейки, слиняли, и голова казалась черной из-за очень темной кожицы.

Доктор Оберхольсер в своем ответе предположил, что