— Надеюсь, ты не принимаешь наркотики?

— Нет.

Она проверила мои запястья, зрачки и легла спать со спокойной совестью. Я же не мог уснуть еще часа три и встал в итоге с таким ощущением, будто меня всю ночь били. Тело было как деревянное. Но это не служило отговоркой — ничто вообще не могло удержать меня дома в субботу.

Элена сразу отметила разницу в моем виде, спросив:

— Ты что, с похмелья?

— Нет. Не совсем. Слегка.

Ничто сейчас не напоминало о ее прошлом состоянии, хотя все улицы давно были покрыты толстым слоем снега. Я внимательно следил за ней, пытаясь уловить какой-нибудь знак, но все было как обычно.

— Как дела? — спросил я. — Как там ваша «Спящая красавица»?

— Все хорошо, мы продвигаемся, — довольно сообщила она. — Думаю, тебе нужен сегодня вместо кофе зеленый чай.

— Как угодно, — пробормотал я, вытягиваясь на диване.

Мне не хотелось рисовать в эту субботу. Окутывала жуткая лень. У Элены я чувствовал себя как дома. Она подавила смешок, взглянув на меня, и вернулась к плите.

— Где же ты так развлекался?

Я назвал клуб и объяснил, что пошел туда с Дэном, но в итоге все потерялись.

— Я рада, что ты стал общаться с людьми.

— Ты обходишься со мной как с пациентом, проходящим тяжелую реабилитацию. Иногда мне кажется, что ты мой лечащий врач.

Элена даже принесла чай и еду к маленькому столику у дивана, чтобы я поменьше шевелился.

— Я — твой друг, Сергей, — со сдержанной усмешкой сообщила она, — но друг, который старше тебя почти на жизнь, поэтому имею право иногда пытаться корректировать твой маршрут.

— Да мне все нравится, — ответил я, глядя на нее из-под полуопущенных век.

Элена смеялась и что-то рассказывала про свою постановку. Я мог только смотреть на нее в сонной дымке. В голове вертелась какая-то чушь, которую не дай боже было ляпнуть.

Засыпая, я умудрялся вести с ней беседу…

— Да, может, это была не лучшая вечеринка в твоей жизни, но ты начинаешь раздвигать границы. Сначала всегда непривычно. Я давно уже хотела тебе сказать, но забывала… Весь этот школьный мир, как ты его обозначаешь… кастовый…

— Школа — это зоопарк, — добавил я, проваливаясь в дрему.

— И это тоже, — вокруг остался лишь ее голос, струящийся ко мне сквозь всю тьму мира, — все… пройдет. Напоминай себе это почаще. Детки в вашем возрасте как звери, это сущая правда. Но за вашим миром вами же придуманных правил есть другая реальность. И там тебе встретятся самые разные люди, которые удивят тебя. Не вырастай с этим школьным мышлением, что везде лишь наглые группировки, настроенные друг против друга. Мысли шире тех структур, в которых тебе приходится быть.

— Откуда ты все знаешь? — поинтересовался я, улыбаясь ей с закрытыми глазами. — Хватит уже все знать.

— Я ничего не знаю. Надеюсь, что ты не воспринимаешь меня как истину в последней инстанции. Я просто хочу поделиться с тобой… способом смотреть на вещи.

— Но более правым, чем ты, еще не был никто в моей жизни.

Ее смех… Я перевернулся на бок, чувствуя, что в этом доме ощущение комфорта пропитывает всю кожу и плавно и мягко укутывает тебя… И уносит… куда-то далеко…

Я был сейчас с мальчиками на картине Симберга. Я опять превращался в одного из них.

Мелькнули белые перья в небе…

— Какой ты еще глупый, Сергей, — ласково сказала Элена, укрывая меня пледом.

Я хотел взять ее за руку, но мои пальцы лишь слегка шевельнулись, не осилив действия.

— Сегодня, пожалуй, ты отдохнешь…

Мы уходили из мира людей вслед за ангелом. Это не мы его несли, а он нас вел.

Куда-то за горизонт…

В тот раз я ушел от Элены под вечер, проспав все это время на ее диване. Никогда я еще так хорошо не высыпался. Она нисколько не рассердилась и сказала, что мы порисуем в следующий раз. Я виновато смотрел на нее, а она в ответ снисходительно улыбалась, как умела только она: одними лишь уголками губ.

Мы смотрели друг на друга чуть дольше обычного, стоя на пороге. Мне даже казалось, что задержи она взгляд еще на пару секунд — и я поцеловал бы ее. Что-то во мне жаждало раскрыться и тем самым либо добиться своего, либо разрушить наши отношения навсегда.

Но ничего не произошло.

Я плавно вернулся в свой прежний ритм, ушел с головой в рисунки и к понедельнику снова был нормальным человеком. В класс я зашел, как обычно, с заткнутыми ушами и приземлился за свою дальнюю парту. Именно поэтому я не заметил, что все странно перешептываются и вообще царит подозрительная атмосфера.

На большой перемене, если с неба не капало, я тайком от всех убегал на крышу. Это было проще простого, потому что вход на чердак почему-то всегда был открыт. Возможно, никому в голову не приходило вылезать наверх.

Там имелась удобная кирпичная надстройка непонятного назначения — за ней я и прятался. Небо было чуть ближе, а заодно возникал отличный обзор на школьный двор.

Я забрался на свое любимое место и закурил. Рядом лежал свежий снег, чуть белее, чем на тротуарах. На крыше зимой всегда было промозгло, но я лишь поднял ворот куртки повыше. Шапку доставать было лень.

Внезапно я услышал позади тихий стук двери и обернулся. Меньше всего я ожидал увидеть Яна, но нарисовался именно он.

Он махнул мне и прошаркал поближе.

— Не буду врать, что рад тебя видеть в моем месте, — заметил я, — но плату тоже брать не буду.

— Да завязывай, «твое место», — усмехнулся он, — я сюда часто хожу. В первый раз тебя тут вижу.

И он тоже закурил, слегка покашливая.

— Слышал уже, что произошло?

— Нет, — настороженно ответил я.

Ян выглядел немного иначе. Обычно он преподносил любую информацию с вкрадчивым сальным видом, не скрывая удовольствия от перекатывания туда-сюда всяких слухов. Но сегодня он казался каким-то пришибленным, если не сказать малость испуганным.

— Ну ты же был с нами тогда в клубе…

— И?

Я сразу понял, что произошло что-то не очень хорошее.

Ян потупился и добавил уже совсем тихим голосом:

— Алену изнасиловали там, в мужском туалете.

Я вспомнил ее фигуру, застывшую между двух раковин. Ноги разбросаны по полу, а в глазах абсолютная пустота…

Я тогда не мог предположить, что что-то случилось. Или же это произошло потом?

— Кто?

— Неизвестно. Кто-то из наших. Их было трое.

— Откуда такие подробности? Ты, что ли, там был? — спросил я, чувствуя, что сигарета вдруг стала безвкусной.