Потом все останавливается. Я раздраженно рычу на себя.

– Попробуй еще раз, – голос Равода спокоен и терпелив, – ты можешь это сделать.

Его мягкое поощрение – желанная перемена после бесцеремонного подхода Кеннан. С небольшим усилием мне удается подавить раздражение и попробовать еще раз.

Равод говорит, что мне нужно придумать что-то, что напоминает мне луг. Я ломаю голову.

Луг. Солнечный свет. Тепло. Красота.

Перед моим мысленным взором возникает образ. Я вспоминаю непринужденную грацию, заразительную улыбку и смех, похожий на звон колокольчиков.

– Фиона.

Волна тепла проходит сквозь меня, начиная с кончиков пальцев. Я открываю глаза.

Я вздрагиваю, когда тусклые цвета вокруг взрываются ярким зеленым цветом. Цветы всех форм и сортов распускаются у моих ног и расходятся от меня по кругу. Над головой в воздухе парит стая голубей.

Я надеялась вызвать небольшой клочок зеленой травы и цветов, но новая жизнь уже протянулась почти до дороги. Я ахаю, поворачиваясь к Раводу с ликующей ухмылкой.

Миндалевидные глаза Равода широко раскрыты и, не мигая, встречаются с моими. Ветер мягко откидывает назад его волосы, отбрасывая тонкие черные пряди на лоб.

И он улыбается.

Радость поднимается в моей груди. Он без усилий прекрасен, даже больше, чем трепещущий луг, каскадом спускающийся по равнине. Боль, которая проникает глубоко в мое сердце.

Чувства проносятся сквозь меня, безрассудные и хаотичные, как прыжок со скалы без оглядки. Я могла бы начать танцевать, но была в шаге от того, чтобы разрыдаться. Эта мысль ледяным прикосновением будит каждый нерв в моем теле. Чем дольше я смотрю на него, тем глубже проникает боль в мою грудь. Есть что-то уникальное, особенное в нем. Это тревожащая энергия, не похожая ни на что, что я чувствовала к Мадсу.

Мадс… укол вины пронзает меня. Прошло уже несколько дней с тех пор, как я думала о нем.

Небо темнеет, и вспышка боли пронзает мой череп, когда я теряю концентрацию. Прежде чем успеваю опомниться, раскат грома сотрясает воздух, заставляя меня вздрогнуть. Темные тучи сгустились там, где несколько мгновений назад небо было чистым.

Что-то не так.

Мой прекрасный луг умирает.

Зелень отступает в черные, увядшие стебли. Они рассыпаются и опадают, когда еще один раскат грома эхом отдается над головой.

Голуби кричат от боли, сталкиваясь друг с другом. Их движения хаотичны – как будто они обезумели и пытаются умереть.

Их тела падают с тошнотворными ударами. Хрупкие маленькие тела лежат разбитые на почерневшей земле. Я вскрикиваю от страха и пытаюсь бежать. Но Равод ловит меня, удерживает на месте.

Я кричу, и этот образ выжигает мне глаза, даже когда закрываю их. Делаю один хриплый вдох за другим.

– Прости, – шепчу я. Это все, что я могу сделать.

– Тебе не за что извиняться, – он шепчет себе под нос слова, которые возвращают все на свои места вокруг. Исправляют мою ошибку. Равнины остались такими же, какими были когда-то. Бесплодными. – Я знаю, это трудно, но ты должна была увидеть. Последствия, когда мы теряем контроль. Любое благословение может обернуться катастрофой, если ты не будешь осторожна. Ты должна понимать, что у наших благословений есть пределы. Если равновесие сдвигается слишком далеко в одном направлении, его уже не вернуть.

Я тяжело сглатываю, сбитая с толку и настолько потрясенная, что боюсь упасть в обморок. Волна головокружения захлестывает меня, и колени подкашиваются.

Равод неловко прижимает меня к своей груди, и внезапно все, что существует в мире, – это тепло его тела и приглушенное, ровное биение его сердца у моего уха. Быть так близко к нему, словно стоять посреди костра, одновременно тепло и удушливо. Он держит меня, будто не знает, что делать дальше. Его глаза – буря, происходящая где-то в прошлом, а я застряла где-то посередине.

– Что с тобой случилось, Равод? – я дышу, наклоняя свое лицо к нему.

Мой вопрос невинен, но этого достаточно, чтобы его стены снова опустились. Он ослабляет объятия, отталкивая меня.

– Мы должны вернуться. Тебе нужно отдохнуть. – В том, как он отводит глаза, ощущается боль. Вспышка чувства, которое мне хорошо знакомо. Та же боль, которую я испытала после смерти мамы. И тогда я понимаю, что права. Он потерял что-то важное, и он никогда не будет прежним.

* * *

Обратный путь кажется сложнее; лошадей труднее направлять. Может, это всего лишь усталость в глубине души – шок от того, что я пережила. Необъятный взлет и падение.

Облака вздымаются, солнце садится, отражаясь от склонов горы вспышками, и я снова думаю о своем разговоре с Каталом. О Книге дней.

Если он прав, если это действительно так, то, возможно, она может сделать больше, чем рассказать об убийце Ма.

Поможет нам изменить такие вещи, как это бесплодное место. Поможет всей Астре.

Что, если мы перепишем мир?

Идея настолько дикая, что у меня кружится голова. Когда мы проходим через ворота внутреннего двора, Равод спешивается первым и смотрит, как я следую за ним, его темные глаза следят за каждым моим движением.

Я хочу доверять ему. Хочу больше всего на свете.

Я прикусываю губу, когда вижу рукоять золотого кинжала, выглядывающего из его сапога, и вспоминаю о бумагах, которые нашла.

Равод не убийца моей мамы. Мне не нужна Книга дней, чтобы знать это. Я чувствую так глубоко и знаю, что не могу ошибаться.

Но он все же мог что-то знать об этом.

– Тебе надо пойти в трапезную и что-нибудь съесть. Тебе нужно поддерживать свои силы, – он уже начал уходить.

– Подожди, – кричу я. Равод поворачивается, слегка нахмурившись. Сердце колотится, когда я решаюсь, действуя прежде, чем успеваю подумать: – Прежде чем ты уйдешь, – моя рука тянется в карман, вытаскивая бумаги, которые я взяла из комнаты Найла, – ты должен это увидеть.

Он хмурится сильнее, когда забирает у меня бумаги. Его темные глаза внимательно изучают содержимое. Через некоторое время, которое кажется вечностью, вновь смотрит на меня.

– Где ты их взяла? – спрашивает он. Его мелодичный голос сочится гневом. У меня покалывает кожу на затылке. Может, он знает, для чего они нужны.

Есть только один способ выяснить.

С глубоким вздохом я отвечаю:

– Возможно, я просто должна показать тебе.

– Ты заходила в мужскую казарму?

Стоя перед дверью в конце стрельбища, я морщусь и пожимаю плечами.